Ромео делал немые и до неприличия откровенные пассы, Джульетта смущалась и, кажется, плохо знала, как реагировать, хотя игра была ей явно не неприятна. Вряд ли план действий был и у Астраханцева. Встретиться парочке было нигде и никак, так что этот роман был даже более безнадежен, чем у веронских влюбленных, и жаль, что в Благовещенской СПБ не сидел Шекспир, который написал бы тогда еще один бессмертный шедевр.
Наконец, кто-то заметил спектакль, и занавес опустился в финале столь же жестокой сцены, как и в трагедии Шекспира. Джульетту перевели в какое-то другое отделение.
Еще весной, в конце мая, на вязки попал Егорыч. Отправил его туда мой старый знакомый Зорин. Мордобой случился, когда Дебила в припадке «административного восторга» начал мыть пол еще до того, как все курившие разошлись из туалета. Егорычу пришлось невольно пройти по луже, на что Дебила обозвал его «хуесосом». Вариантов у Егорыча не было, и он не задумываясь дал Дебиле в лоб. Зорин опешил, ибо давно уже не отвечал за слова, но принялся махать кулаками, пусть Егорыча толком и не достал.
Зато дежурный врач Белановский, который, вызванный медсестрой в неурочный час, с удовольствием положил Егорыча на вязки и назначил ему пять кубов аминазина. Своих политических у Белановского в отделении не было, так что издеваться над ними оставалось ему только во время дежурств.
Сразу, как только после ЧП нам разрешили вновь переходить из камеры в камеру, я отправился к Егорычу. Он уже засыпал, тяжело дышал, и глаза его закрывались сами собой. Я ослабил холщовые ремни, которыми руки и ноги Егорыча были крепко привязаны к койке — примерно тем же косым распятием, на котором казнили апостола Андрея, разве что, в отличие от апостола, Егорыч лежал. Над его койкой висел праздничный календарь-постер ко Дню Победы, и на нем курносый солдат с охапкой цветов широко улыбался всему миру. Под постером, привязанным за руки за ноги, лежал другой бывший солдат, которому за последние пятнадцать лет никто не дарил цветов на День Победы.
На другое утро пришел Кисленко и снял Егорыча с вязок. Кисленко провел беседу с Дебилой, видимо, достаточно жесткую, ибо после этого Дебила при виде Егорыча начинал тупо смотреть в пол и бормотать что-то злобное себе под нос.
А на следующей неделе на вязки чуть не угодил и я. Задержавшись на швейке, я выскочил в отделение на обеденный перерыв — и тут же попал в руки Валентины, проводившей