Каждый ли военачальник способен на такое? Что же касается Горбатова, то он, по его собственному признанию, побаивался, что после этого у них с Рокоссовским испортятся отношения. «Но не таков Константин Константинович, — делал он вывод в книге мемуаров. — Командующий фронтом по-прежнему ровно и хорошо ко мне относился»[262].

…Многие не без основания утверждают, что внутренней красотой, душевными качествами Рокоссовского был покорен даже Сталин, совсем не склонный к сантиментам. В своих воспоминаниях генерал-лейтенант Н.А. Антипенко приводит рассказ самого Константина Константиновича о том, как в декабре 1943 г. он, находясь в Москве, был приглашен Верховным Главнокомандующим на ужин. Повод был более чем подходящий: и Сталин, и Рокоссовский родились в один и тот же день — 21 декабря.

«Было далеко за полночь с 20 на 21 декабря, — вспоминал маршал. — Присутствовали некоторые члены Политбюро. Обстановка за столом была самая непринужденная. Взяв меня за руку, Сталин отвел в сторону и тихо сказал: «Да, мы вас крепко обидели, товарищ Рокоссовский… Бывает… Ну что, извините…» (извинение, очевидно, относилось к факту довоенного ареста и тюремного заключения. — Ю.Р.). Потом мы возвратились к столу. Кто-то провозгласил тост за здоровье Сталина. Закусили. Встав из-за стола, Верховный подошел ко мне с полным бокалом хванчкары (его любимого вина), произнес тост в мою честь и стал чокаться со мной так, чтобы верхний край его бокала был бы не вровень с моим, а чуть пониже. Я знал этот грузинский обычай, выражающий особое уважение, и поспешил опустить свою рюмку ниже. Сталин повторил свой прием, опустив руку с бокалом еще ниже, то же сделал и я. В конце концов наши бокалы оказались на полу. Это всех рассмешило…» [263]

По некоторым воспоминаниям, вождь даже называл Рокоссовского «моим Багратионом». Было бы большой ошибкой, однако, думать, что все это давало основания для каких-то поблажек. Между Верховным и Константином Константиновичем случались, хотя и редко, размолвки. Когда в мае 1944 г. Рокоссовский приступил к разработке плана операции по освобождению южной части Белоруссии с последующим выходом в восточные районы Польши (в рамках предстоящей летом Белорусской стратегической операции), он пришел к нетривиальному выводу. Тщательное изучение местности, лесистой и болотистой, и особенностей обороны противника убедили его, что необходимо нанести не один, а два удара равной силы: один — из района Рогачева на Бобруйск, Осиповичи, другой — из района низовьев Березины на Слуцк.