— А когда это произошло?

— Думаю, сравнительно недавно на самом деле. Может быть, с рождением Ани. Долгое время я находилась в состоянии войны с внешним миром, с самой собой. Я просто не знала, как правильно адаптироваться к реальной жизни, — хотя, повторяю, могла рассказывать другим, что повзрослела. В общем, прошло довольно много времени, прежде чем я научилась жить в гармонии с собой. И больше скажу тебе: сам факт маминой смерти я приняла только совсем недавно. Это такое странное ощущение, когда проходит 18 лет и ты вдруг всё осознаешь и принимаешь случившееся. Это какой-то буддизм, что ли. Ты не защищаешься, не агрессивен ко всему, что происходит, а в хорошем смысле плывешь по течению. Ты начинаешь принимать окружающий мир, а не злиться на него… И я, наверное, оптимист. До последнего верю, что человек хороший, даже если где-то внутри чувствую, что это не так.

— Ты такие тонкие вещи говоришь… И какой долгий путь ты проделала навстречу себе. А вот в профессии всё случилось довольно стремительно. Ты рано вышла на профессиональную сцену, и сразу — главные роли в «Табакерке» и Художественном театре. Всегда было ощущение от тебя, что ты очень уверенно существуешь на сцене, как такая опытная актриса. Внешне лирическая героиня, а внутри — огонь.

— Я, кстати, выпускалась из Школы-студии МХАТ именно как лирическая героиня. Но мне это быстро наскучило. Например, когда мы с твоим братом репетировали «Женщину с моря» Ибсена и мне надо было играть девочку-девочку, я была в ужасе. Я все думала: «Как же мне из себя сейчас сделать девочку?». Я вставала на цыпочки. И потом Олег Павлович Табаков однажды сказал: «А чего ты всё время на цыпочки встаешь? Что происходит?»… Я пришла в театр в 16–17 лет. Первую премьеру сыграла в начале 2-го курса, «Песочный человек» Гофмана в «Табакерке». У меня там было даже две роли.

— Это сложнейший драматургический материал. Такое испытание для актрисы на прочность.

— Конечно. Потом был спектакль «Ю» Оли Мухиной в Художествннном театре, и опять главный персонаж.