– Телекамер и зевак было больше, чем друзей, – печально говорил позже ризничий Антонио.

– Атмосфера была скорее странной, чем печальной, – заметила Лина Сотис, светский обозреватель «Коррьере делла сера», дерзко рассуждая, действительно ли убийца мог присутствовать на похоронах, как в лучших детективах. Сотис холодно заметила, что, несмотря на свое имя и богатство, Маурицио так и не нашел своей ниши в Милане, финансовой и модной столице Италии.

«Маурицио Гуччи в этом городе оставался в тени. Все знали его имя, но мало кто знал его самого, – написала она в своем отчете на следующий день. – «Милан мне не по зубам», – однажды признался он другу. Этот светловолосый голубоглазый мальчик мог позволить себе все, что угодно, кроме любящей женщины рядом и такого сурового города, как Милан».

На следующий день Паола организовала свою собственную мессу для Маурицио в церкви Сан-Бартоломео, недалеко от Виа Москова, по другую сторону Джардини Пабличи от квартиры на Корсо Венеция.

– Ты знал, как завоевать наши сердца, и никто не любил тебя так сильно, как мы, – сказал Дени ле Кордер, двоюродный брат Паолы и друг Маурицио, читая краткую памятную записку. – Твой убийца совершил не одно преступление, а десять, двадцать, пятьдесят – столько, сколько нас здесь сегодня, потому что в каждом из тех, кто знал тебя, что-то было убито.

Несколько месяцев спустя Патриция с триумфом переехала на Корсо Венеция, 38, где она избавилась от всех следов Паолы, которая вернулась в кондоминиум своего бывшего мужа. В комнатах девочек Патриция приказала сорвать со стен обои в цветочек, а кровати с оборчатыми балдахинами убрать. Она переделала комнаты в своем собственном вкусе с полированной венецианской мебелью и набивными тканями и превратила детскую гостиную, которую Паола украсила темными винными оттенками, в телевизионную комнату для себя и девочек, покрасив стены в ярко-розовый лососевый цвет. Она расставила свои диваны с розовыми, голубыми и желтыми цветами и развесила занавески с кисточками, чтобы все соответствовало пентхаусу Галлериа Пассарелла. На одной из стен висел ее портрет, написанный маслом в полный рост, где ее лицо обрамляли длинные блестящие пряди каштановых волос, о которых она всегда мечтала.

Внизу она почти ничего не изменила, хотя продала бильярдный стол и переделала игровую комнату в гостиную. Ночью она спала в большой постели Маурицио в стиле ампир, просыпаясь от криков павлинов в садах Инверницци. По утрам, после ванны, она надевала уютный махровый халат Маурицио.

– Возможно, он и умер, – сказала она подруге, – но я только начала жить.