В 4:30 утра в пятницу, 31 января 1997 года, две полицейские машины остановились перед закрытым ставнями палаццо на Корсо Венеция, 38. Филиппо Нинни, темноволосый начальник уголовной полиции Милана, вышел и позвонил в дверь квартиры Гуччи, где Патриция теперь жила с Алессандрой, Аллегрой и двумя слугами, а также с кокер-спаниелем Роаной, говорящим скворцом, двумя утками, двумя черепахами и кошкой.
– Это полиция, вы должны открыть дверь, – коротко сказал Нинни. Через несколько минут сонная филиппинская горничная распахнула тяжелую дверь, и Нинни в сопровождении других полицейских чинов проследовал за ней через патио и поднялся по величественным мраморным ступеням в квартиру Гуччи, и эхо их шагов разносилось в утренней тишине. Пока офицеры разглядывали роскошную мебель, горничная проводила их по коридору в гостиную и пошла звать Патрицию.
Спокойная и свежая, несмотря на наступление рассвета, Патриция вошла в комнату через несколько минут в бледно-голубом халате. Из офицеров, собравшихся в ее гостиной, она узнала только высокого белокурого карабинера Джанкарло Тольятти, которого видела на допросах после убийства Маурицио. Со дня убийства прошло два года, а о подозреваемых до сих пор не сообщалось. У Патриции был свой человек в отделении полиции, которому она время от времени звонила, чтобы узнать последние новости о расследовании, но в последнее время ему было нечего ей сказать. Она кивнула Тольятти и безучастно посмотрела на Нинни, который явно был главным. Он представился и показал ей ордер на арест, который держал в руках.
– Синьора Реджани, я должен арестовать вас по подозрению в убийстве, – сказал Нинни голосом, похожим на грохот грома.