Из Киева я уговорила сестру Таню ехать со мной в Ясную, и это была мне огромная радость.

22, 23, 24, 25 июля. Утром рано 22-го приехали с Таней в Тулу: дождь шел, свежо, лошади не высланы. Взяли извозчика, приехали – и тут начались неприятности: целый ряд неприятностей от Л. Н., что я заехала к Масловым и видела там Сергея Ивановича. А между тем, уезжая, я спросила его: если ему неприятно, то я не заеду. Я, прощаясь, нагнулась к нему, сонному, поцеловала его и просто, откровенно сделала ему этот вопрос. А он не просто, зло и не откровенно в первый еще раз сказал: «Отчего же, разумеется, заезжай», а второй раз сказал: «Это твое дело».

У преддверья пещер в Киеве, на стене, написана огромная картина, изображающая сорок мытарств, через которые перешла душа умершей святой Феодоры. Изображены вперемежку группа двух ангелов с душой Феодоры в виде девочки в белом одеянии с группой дьяволов во всех возможных безобразных позах. И дьяволы эти – изображают сорок грехов, подписанных по-славянски под этими группами чертей. Так вот Л. Н. все эти сорок грехов, наверно, приписал мне в эти три-четыре дня, которые он меня бранил.

Наверху этой картины изображена уже одна душа, то есть одна девочка в белом одеянии, упавшая ниц на ступенях возвышения, на котором изображен Христос, сидящий с апостолами. Далее врата рая – и, наконец, самый рай в виде сада. Целая поэма, очень интересная, воображаю, для народа особенно.

Потом стало у нас тише. Я старалась не отравить сестре ее пребывания в Ясной. Мы с ней много разговаривали, и она меня осуждала за мое пристрастие и к Сергею Ивановичу, и к музыке, и за то, что огорчаю мужа. Трудно мне покорить свою душу требованиям мужа, но надо стараться.

28 июля. Свезла в Ясенки сестру Таню. Она уехала в Киев, кажется довольной своим пребыванием в Ясной. Мы, если можно, стали еще дружней. Я осиротела – а прильнуть не к кому.

Ходила одна по лесу, купалась и плакала. К ночи опять начались разговоры о ревности и опять крик, брань, упреки. Нервы не вынесли, какой-то держащий в мозгу равновесие клапан соскочил, и я потеряла самообладание. Со мной сделался страшный нервный припадок, я вся тряслась, рыдала, заговаривалась, пугалась. Не помню хорошенько, что со мной было, но кончилось какой-то окоченелостью.

29, 30 июля. Пролежала полтора суток в постели, без еды, без света, в темной комнате, без мысли, без чувства, без любви и ненависти, испытала могильную тишину, безжизненность и мрачность. Ко мне заходили все, но я никого не любила, ни о чем не жалела, ничего не желала, кроме смерти.