Таня с Верой Кузминской уехала в Москву дать ответ Сухотину. Думаю о ней непрерывно, страдаю и боюсь. Какой-то будет этот ответ? Л. Н. погружен в работу, всё отделывает «Воскресение» и послал переводить за границу несколько глав. Сегодня он всё беседовал со странником, высланным за стачки, сидевшим в остроге четыре месяца. Л. Н. так впился в его рассказы.

5 октября. Были известия о Тане. Она отказала будто бы Сухотину, но оба плакали; и няня пишет и Миша говорит, что она и теперь тоскует и плачет. Приехал Миша: затосковал, закутил в Москве, приехал в семью, в деревню опомниться. Были интересные французы: т-г и т-те de Gersy. Социалисты крайние, поджигатели стачек в Париже, люди не религиозные, но очень пылкие, дружные друг с другом; настоящие французы по живости, темпераменту, способности жить всецело для своей цели и вне себя.

Приезжали еще из редакции «Нива» торговаться с Л. Н. за его повесть «Воскресение». Л. Н. просит 1000 рублей за печатный лист и без ограждения прав собственности издателя. Но до сих пор редакция «Нивы» еще на это не согласна. Л. Н. вошел в прежнюю колею: опять пишет художественное произведение и опять хочет за него больше денег.

Сегодня и чужие французы прослезились и дали рубль.

6 октября. С утра разговор с Мишей о его беспорядочной жизни за последнее время, его раскаяние и желание сделаться лучше и вести более порядочную жизнь. Трогательно то, что он искал спасения в семье, в деревне, то есть на природе – и как будто нашел его.

Приехал художник Пастернак; его вызвал Л. Н. для иллюстраций к «Воскресению», которые хочет сделать для французской «Illustration», кажется. Живой, умный и образованный человек этот Пастернак.

Опять приезжал управляющий «Нивы». Писали и переписывали условия, торговались – и ничем не кончили.

Льву Николаевичу хотелось взять 20 тысяч рублей. Но двадцати печатных листов не выйдет, другое же еще ничего не готово, так и отложили писать условие еще на неделю. Когда шли эти переговоры внизу, я сидела наверху и переписывала это самое «Воскресение»; мне хотелось облегчить Маше труд переписки, ей Л. Н. дает слишком много работы. И вот Л. Н. несколько раз всходил наверх и начинал разговор о своей продаже. Я всё молчала. Наконец высказала опять свое мнение.

Когда я была еще девочкой, Л. Н., проиграв на китайском бильярде 1000 рублей, пришел и рассказал нам об этом, прибавив, что запродал Каткову «Казаков» и получил эти деньги. И я горько расплакалась. И всегда, когда шли денежные переговоры за сочинения Л. Н., когда я уже была замужем, меня глубоко огорчала эта торговля души человеческой, близкой мне и создавшей гениальные произведения, ценящиеся на рубли и копейки. И теперь осталось то же.