Авиньон, папский анклав на французской территории, встретил его с почтением. Папский легат и местный епископ, оба генуэзцы, немедленно посетили его, говорили на латыни и обещали любую помощь для удобного устройства. Хайд упомянул о службе, проведенной в его честь, тоже на латыни. Тем не менее, остаться в Авиньоне Хайд не захотел: из-за множества красильных и шелковых мануфактур воздух на улицах душный, «но еще хуже запах евреев» [6,
Хайд страдал не только от духоты и уличных запахов. Несмотря на теплый прием, он не чувствовал себя комфортно в этом центре католицизма. Как только он получил разрешение от французского правительства выбрать место пребывания, то воспользовался этим и перебрался в Монпелье, расположенный в двух днях пути от Авиньона. Это был университетский город, не менее знаменитый, чем Оксфорд, с богатым ботаническим садом. Но главное было в том, что там проживала леди Мордаунт, жена известного роялиста, с которым Хайд тесно сотрудничал еще до реставрации и который, как он сам, находился в немилости у Карла II. Она играла в местном обществе одну из важных ролей. Давно зная Кларендона, эта «леди огромных добродетелей и заслуг», ввела его в свет и всячески поддерживала. Здесь Хайд «выздоровел благодаря воздуху чудесным образом». Но он укрепился не только в физическом, но и в моральном отношении, освобождаясь от невзгод и обид последних месяцев, хотя знатная публика приняла его «более формально и церемонно, чем хотелось». Сам губернатор провинции Лангедок нанес ему визит, но он осознавал, что «проявления вежливости целиком результат великого кредита, которым обладает здесь леди Мордаунт». О добром расположении к нему супругов Мордаунт говорит то, что лорд, приехавший сюда к жене, задержался на несколько месяцев, когда поступило известие, что какой-то ирландец готовил покушение на Хайда. Не все были так добры к нему. Находившийся в Монпелье сэр Ричард Темпл, один из самых яростных обличителей Кларендона в парламенте, не выразил к нему ни малейшего уважения и даже убеждал других появлявшихся там англичан не контактировать с ним под угрозой парламентского преследования. Как отмечалось, парламент запретил подданным Карла II какие-либо сношения, устные или письменные, с бывшим канцлером. Исключение было сделано только для семьи, но эту корреспонденцию надлежало представлять государственному секретарю.