Шведы были полностью удовлетворены рассказом, хотя «юмора», которого хотелось Анне-Лене, я в нем не усмотрела. Но зато этот фильм обещался быть недорогим и компактным. Так что проект был утвержден. А вот «Гамлет», о котором мечталось, увы, по-прежнему оставался вне обсуждения…

На кинофестивале Тарковский встречался после долгого перерыва с Кончаловским, Иоселиани, Кшиштофом Занусси, который был членом экуменического жюри. Встреча с Иоселиани была сердечной и теплой. Встреча с Кончаловским напряженной и неестественной. Тарковский, нервничая, говорил потом: «Несчастье Андрона в том, что он не поверил себе… У него не было чувства собственного достоинства… Увы, но характерная черта его таланта в том, что он хочет непременно понравиться и готов для этого на все». Такая характеристика в устах Андрея звучала приговором. Он считал, что приглашение Бондарчука на роль Астрова, например, было сделано Кончаловским из коньюнкгурных соображений, как подстраховка, гарантирующая для фильма дополнительную защиту в случае каких-либо осложнений с начальством. Но сам Тарковский снимал в «Солярисе» дочь Бондарчука — по этой логике тоже можно было бы размышлять о его осознанном или подсознательном умысле. И «умысел» ли это, наконец, или только здравый смысл?.. Потому что это были просто хорошие актеры. Тем не менее, еще раз подтвердилось то, что они были с Кончаловским очень разными людьми…

Когда Тарковский еще только снимал «Ностальгию», Бондарчук приезжал в Италию с каким-то визитом. Было опубликовано интервью с ним, в котором он признавался, что не любит кинематограф Тарковского. Причем, надо теперь сознаться, он «имел право» его не любить. Ведь сам он создавал совершенно другое кино. Но мы, советские люди — и в этом смысле Тарковский не был опять же исключением — знали, что на Запад мы не выносим своих внутренних ссор и несогласий, а поддерживаем друг друга. А потому Тарковский воспринял, так называемое «честное» признание Бондарчука, как провокацию по отношению к себе. Тем более, что Бондарчук был любим советскими властями, был в самых лучших отношениях с Ермашом, и Андрей не мог даже на секунду согласиться с тем, что неприятие его творчества может носить только личный вкусовой характер. Он воспринял это заявление Сергея Федоровича, как звено организованной травли, предпринятое из «московского центра». Вот так были перевернуты все мозги и отношения в тот период… Так строились баррикады между людьми, когда частное мнение порой оборачивалось общественным злом…

Так что Тарковского еще более озадачило, помимо присутствия в конкурсе картины Брессона, представительство в жюри с советской стороны чтимого и на Западе обладателя Оскара Сергея Бондарчука. Андрей с самого начала расценил это как звено в борьбе «родного» начальства с его фильмом. Не поддержка, а подножка.