* * *

…А пока членам жюри предстояло еще разбираться в том, кому что выдавать, протекли еще трое суток, наполненных фестивальной суетой и другими событиями разной значимости.

Прежде всего, мы все оказались недостаточно экипированы для такого роскошного мероприятия, как кинофестиваль в Канне — тем более оказавшись в команде ваятеля конкурсной картины. Нужно было решать ряд неожиданных срочных вопросов…

Что касается Арьена Аутерлинде, то он должен был нас покинуть, к моему великому сожалению, буквально на следующий день. Так что уже на вторую ночь я оказалась одна в сарайчике, весьма удаленном от шума цивилизации. Это могло бы стать прелестно-романтичной страничкой моего опыта, если бы… Если бы не моя врожденная боязнь пустого незаселенного пространства, с которым я никогда не могла оставаться наедине. Но я искренне надеялась, что вся ситуация — я с Тарковскими в Канне, о которой я никогда не могла даже мечтать! — пробудит во мне дремлющую силу противостояния этому глупому детскому страху. Так что, наглотавшись соответствующих медицинских снадобий, вроде диазепама, я застегнулась в спальный мешок, завалившись на ржавую постель с решительным намерением спать назло всем невидимым врагам. Но не тут-то было!

Враг этот не дремал в моем воображении. Вся прочитанная за последнее время, прежде запрещенная для меня литература, о зверствах сотрудников КГБ возникала передо мной в ярких образах. Я не могла справиться с их решительным наступлением. И чем больше я уговаривала себя, что это стьщно для взрослого человека и похоже на дикий бред, тем более неотвратимо мною овладевал почти животный ужас. Мне казалось, что за мною следят — ведь я все-таки приехала сюда с Тарковским! — что сотрудникам КГБ, конечно, известно, где я нахожусь, что я совершенно беспомощна, и никто не мешает им теперь тихонечко пробраться через сад к моему сараю, в цитадель белоэмигрантов… Какой бред! — пыталась я усмирить свою неудержимо разыгравшуюся фантазию. Бред! Но чем больше я старалась себя в этом убедить, тем сильнее мною овладевал страх. До такой степени, что, наконец, я должна была признаться себе, что мне нужно тикать отсюда как можно быстрее и любым способом к «цивилизованным» людям…

Но я уже боялась к тому моменту даже открыть дверь, потому что воображала себя окруженной другими «нашими» людьми, которые сделают со мной все что угодно, и никто ничего не узнает. Но страх подстегивал к действию, и я решила, что лучше быстрый конец, чем ужас без конца, и, распахнув дверь, опрометью рванула на набережную, полную жизни часа в два ночи.