Как точно сказал восхищенный этими видениями Тарковский: «Здесь есть ощущение реального, зримого присутствия Бога»! А своим ироническим замечанием Занусси спустил нас на Землю: «Подумать только, что все это великолепие, называется таким прозаическим словом, как выветривание». Да? Действительно! Какая правдивая правда!

В своих воспоминаниях Кшиштоф точно вспоминает о том, как они с Андреем заключили в эти мгновения пари, кто первый теперь будет снимать эту долину. Андрей проиграл, и снимал этот божественный пейзаж, этот Космос Занусси. А Тарковский, увы, более никогда сюда не вернулся…

А тогда, удивленно подхихикивая, он повторял: «Нет, ребята, американцы все-таки удивительные люди… Иметь у себя под боком такую натуру, и никогда не суметь ее по-настоящему снять?! Ну, что? Форд? „Дилижанс“? Нет. В конце концов, это просто вестерн, который он снял в таких местах!? Какая глухота! Какая вульгарность! Нет, это поразительное отсутствие глаза и слуха, а?» — «А еще эти бесконечные рекламы, которые они здесь снимают?» — подтрунивает Занусси. «Да-да! И рекламы!» — негодует Андрей. И затем продолжает то убежденно, то мечтательно: «Здесь надо снимать явление призрака Гамлету. Вот здесь я бы такую сцену залудил… Ну, ничего… когда-нибудь сниму»… И хохочет: «Я им покажу, как это делается»…

А мы двигаемся все дальше и дальше… через индейские резервации… все ближе к цели нашего путешествия…

Но вечное, увы, переплетается с обыденным, которое особенно фальшиво звучит здесь. Наш кортеж притормаживает в очередной раз у базарчика, куда индейцы привозят продавать туристам изумительные ювелирные изделия ручной работы из полудрагоценных камней, вправленных в серебро… Андрей задержался у машины, любуясь, точно специально для нас, засветившейся теперь радугой… А мы с Ларисой топчемся у наскоро сколоченных прилавков и пялимся на эти изделия, как недоступную роскошь для нашего теперешнего положения. А мимо нас, точно метеор, проносится Ладди. Вот он, настоящий американец, который всегда в деле и не отдыхает никогда. Даже если мы все обедаем, то он с вечным гамбургером в руке проносится к телефону, куда-то исчезает и у телефона же возникает вновь. На этот раз, пробегая мимо нас, он бросает нам на ходу: «Выбирайте что-нибудь, я вам дарю»…

Мне ясно, что я выбирать ничего не буду, потому что в лучшем случае этот джентльменский жест касается Ларисы, жены Тарковского, которая сильно воодушевляется. Она настаивает, что подарок предложен нам обеим, но я отказываюсь наотрез, потому что жест вежливости адресован именно ей, а не мне, случайно оказавшейся рядом. Тогда Лариса некоторое время осматривает прилавки уже с прицелом на покупку, а затем направляется к Андрею. «Андрюша, я прошу вас выбрать мне украшение, которое вам больше нравится — Том хочет мне его подарить», — томно щебечет Лариса. «Я никуда не пойду. Лариса! Это неудобно», — решительно и, с моей точки зрения, логично заявляет Андрей. «Ну, Андрюша… Какой вы всегда… Это же Том хочет, а не я… Мне ничего никогда нельзя… Вечно одно и то же», — не унимается Лариса…