Одного из монахов — с простым выразительным крестьянским лицом и сильно искалеченной рукой, которой он умудрялся мешать толстой палкой варево на кухне — мой муж очень хотел изобразить в живописном портрете. Но он категорически отказался позировать не только для портрета, но даже для фотографии, полагая себя слишком малым и никчемным для такого внимания…

Все это было дивно. Хотя…

Как известно, рай на земле обманчив, и не следует доверяться его видимости. Никогда не забуду, как я решила взглянуть на детей, мирно спящих в дальней комнате, и увидела на белой стене рядом с кроватью старшего сына странное крупное насекомое, показавшееся мне угрожающим. Я замерла, крикнув мужу, чтобы он бежал к монахам…

«Это скорпион», — достаточно меланхолично констатировал наш скромный монах, снял ремень, подпоясывающий его темную рясу, и мгновенным точным ударом жахнул по этому чудовищу… А затем объяснил, что эти «райские» создания любят сидеть около электрических выключателей, и посоветовал нам на будущее быть внимательнее, включая свет. Я была в ужасе! Но меня заверили, что в это время укус не опасен для жизни… Потом я иногда видела, как тот же монах, придирчиво оглядывая стены, производил ту же операцию по изничтожению этих опасных созданий Божьих… Но и это как-то стало привычным… Живут же они здесь…

Впрочем моему семейству предстоял отдых, а мне еще и работа рядом с Тарковским. Так я думала. Но… Встречи с ним носили к моему немалому удивлению вполне спорадический характер. Зато Ларису мы видели достаточно регулярно. Ее радостные и приятные для нас посещения я назвала: «итальянский полдень». Потому что всегда вместе с ней, с Димой и падре мы усаживались в беседке, нависшей над горами, скрываясь от горячего летнего солнца, закусывая виноградом и персиками дурманящее домашнее вино… Иногда добавлялись виски… И, щурясь на все пронизывающее солнце, Лариса снова мечтательно повторяла: «Солнце — мой Бог!» Загорала она ровно, красиво, и загар ей очень шел.

Часто мы провожали ее обратно или, по договоренности, заваливались к ним с утра с детками и, загорая в их саду, все еще нетронутом реконструкцией «чайного домика», поливались водой из-под крана… Конечно, мы видели при этом Андрея, но встречи эти не носили какого-то специального запоминающегося характера… Разговоры крутились вокруг одних и тех же тем нашего будущего на Западе, оставленной позади Москве и драматических осложнениях в получении Тяпы и Анны Семеновны.

Интересно, что столько лет спустя, совсем недавно, я спросила своего старшего сына Степу, которому тогда было шесть лет, помнит ли он свои встречи с Андреем в Италии. Его ответ мне понравился, давая точный образ Тарковского того периода: «Нет, мам, я его не помню. Вернее я помню всегда закрытую дверь в его комнату и то, как нам не разрешали его беспокоить. А если мы пробирались туда, то я помню скорее какое-то огромное одеяло на его постели, за которым его было совсем не видно»…