— И с Милошем есть фотография?

— Да, и с Милошем, и с Грудзинским[178]. Тот жил в Италии и был мужем дочери Бенедетто Кроче[179]. Кроче был самым великим итальянским философом XX века. В противоположность Грамши, который был коммунистом, марксистом. У Кроче была совсем другая философия. Его дочь, она жива и сегодня, была женой Херлинга-Грудзинского, который был близким сотрудником Гедройца, представителем издательства «Культура» для Италии. Милош тоже принимал в этом участие.

^{Чеслав Милош, польский поэт, переводчик, эссеист. Лауреат Нобелевской премии по литературе 1980 г.}

И вся наша оппозиция открыто или под псевдонимами печаталась в «Культуре». Когда Гомулка пришел к власти (после 1956 года), то он пытался прекратить это, чтобы наши писатели не посылали свои статьи в Париж, и решил издать закон: за то, что публикуются в антикоммунистических изданиях, будет штраф. И несколько наших выдающихся писателей того времени сказали: мы не отступим, и дальше будем печататься под своей фамилией. И тогда Гомулка сказал, что посадит их в тюрьму за это. Но они ответили, что пусть попробует, зная, что Гомулка хотел хороших отношений с Западом, а значит, это было бы для него неудобно. Я веду к истории с Цат-Мациевичем, был такой писатель, тоже из Литвы, из Вильнюса, который тоже был эмигрантом, а потом вернулся после 1956 года, решил, что место поляка в Польше и надо вернуться. Но, конечно, ему было трудно издавать свои статьи — он был больше публицистом, — потому что он был против того, что коммунисты начали делать, ограничивая свободу после 1956 года. Они согласились, но в течение года начали ущемлять свободу слова, ведь они обещали Хрущеву, что это только на короткий момент будет такая свобода. Я об этом говорю, чтобы подойти к смешной истории, которую я рассказываю моим студентам. Она потом появилась в моей картине, но в жизни она была гораздо смешнее.

^{С Кириллом Разлоговым. 2009 г.}

У Цат-Мациевича, человека огромного темперамента, который к тому же, скажем мягко, любил выпить, была собака, боксер, а эти собаки умеют выпивать остатки алкоголя. И бывало даже так, что хозяин еще был трезвым, а собака уже шаталась. Он разрешал ей пить алкоголь, она сама это делала прямо из бокалов. И после того как Гомулка сказал, что будет всех сажать, заместитель Гомулки, был такой товарищ Клишко, довольно образованный человек, довоенный учитель, позвонил, чтобы предупредить Цат-Мациевича о возможных репрессиях. А тот был немного простужен, и его дочь готовилась делать ему укол. А для укола надо протереть задницу для дезинфекции спиртом. И уже все было готово для укола, когда позвонил телефон. Дочь взяла трубку, поняла, кто звонит, и сказала отцу, что это второй секретарь ЦК партии. А в этот момент собака заинтересовалась запахом спирта и полизала писателю задницу, и тот заорал: «Пошла вон, собака!» По-русски крикнул, потому что он был связан с русским, да и поляки вообще любят ругаться по-русски. И тогда партийный товарищ, услышав это, положил трубку. После этого начались репрессии. Нескольких судили, они получили срок, кажется, полтора года. Но их не сажали. И они сами ходили вместе с корреспондентами под тюрьму и просили тюремное начальство, чтобы их приняли. А у тех была инструкция: откладывать это наказание, чтобы их не посадили никогда. Это были Киселевский и Ясеница[180], историк. Он был автором такой хорошо, доступно написанной истории Польши в трех томах (особенно о ягеллонской Польше). Этот труд, я думаю, и сейчас интересен, потому что это вне времени. И это все те идеи, которые были у Гедройца. Это такой взгляд на Речь Посполитую.