И тут я случайно наткнулась в интернете на вашу передачу «Уроки русского», тот выпуск, где вы озвучиваете свою версию национального кодекса. Когда Вы первым пунктом произнесли «Бог есть» — я заплакала. У меня и сейчас ком в горле. Потому что ваш кодекс — это и мой кодекс, я так чувствую, я так верю, я вот так хочу жить. Но я уже привыкла, что об этом нельзя говорить. Китайцы уважают меня за то, что я русская, а в России надо как будто всегда немножко этого стесняться. А тут вы… С экрана смотрите прямо на меня и говорите мне, что я не одна. Что сила в правде, что Бог есть и что он Россию любит. Спасибо. Просто — спасибо.

* * *

Живу с твоими мыслями, написанными и сказанными, одиннадцать лет.

Каждый день моей жизни сверялся с тем, как поступаешь ты.

Только в 40 лет я поняла, что нормальная я, та, что всю жизнь любила Зою Космодемьянскую, а не все те вокруг, что считали её просто дурой.

Ты единственный, кто смог показать, что в жизни можно не прятаться постоянно за наносной цинизм, а прямо и свободно называть святые для себя вещи своими именами.

У меня все твои книги подписаны тобой. Каждая встреча была особенной, я видела насколько всё больше людей тобой заражалось. Но хочу написать о последних двух.

«Взвод» ты подписывал на Тверской, была ужасная погода и дикие пробки. Ты опоздал на два часа, и приехал уже на метро из-за невозможности доехать на машине.

Народ в магазине безропотно ждал, все «наши» люди. Когда ты прибежал и стал протискиваться сквозь народ, все разом облегчённо вздохнули.

Вот он ты! Живой! Прямо с передовой, заехал на несколько дней в Москву.

Это было всеобщее ликование, воздух наполнился какой-то торжественностью.

Что было дальше, я не найду слов описать.

Когда ты подписывал книжки, ты светился.

Какое-то огромное нечеловеческое счастье тебя переполняло и заряжало всё вокруг необыкновенным светом.

С чувством полного обалдения я вышла из магазина и подумала, что, наверное, когда человек на войне, он становится очень близко к Богу, и на него переходит Его свет.

Потом было: «Мы взрослые, мы справимся».

Я даже сейчас пишу эти слова — и плачу, а тогда рыдала всю ночь.

Ты перестал улыбаться.

Та, твоя невозможно детская улыбка, ушла.

Потом Батя. И дальше во всех словах боль.