То, что суждено было пережить тебе, могут понять только вернувшиеся с Великой Отечественной, для простых смертных это непостижимо.

«Уроки русского» — это громко о правде, которая всегда одна, и сказать это можешь только ты.

И вот новая книга. Открываю. Всё, что я думала, в одной фразе: «Куда делась из меня моя жизнь, моя вера, моя радость?» Так всё съёжилось внутри.

Ты приходишь с настроением отбыть. Не хочешь ни говорить, ни слушать. Всё идёт формально.

Но потом ты начинаешь говорить о планах, о работе, обо всех бесконечных смыслах, доступных пока только тебе, но потом ты их передашь нам в своих книгах, уроках.

Боже мой! Был свет. Он с тобой. Не страшно.

Ты только повзрослел на несколько жизней.

Захар, ты больше, чем человеческая жизнь.

* * *

Здравствуйте, Евгений Николаевич. Называть Вас просто Захаром не могу. Не позволяет возраст. Мне всего лишь 23. Я родилась в 95-м.

Помню это время — смутно, но помню.

Я была несмышлённой и не понимала значения слова «перестройка». Да и не слышала я его в те годы. Никто его не произносил тогда в нашей семье. Его начали говорить позже, когда я стала чуть старше. Его произносил мой отец, сухо и равнодушно, его произносила моя мать, гневно и с отвращением. Но и тогда я не понимала, что оно значит. Да и не хотелось понимать. Зачем знать это слово и его значение, если произносится оно таким тоном.

Да, не помню я «перестройки». Но я помню своё раннее детство. Я помню хлеб, который пекла моя мать. Помню этот аромат, хруст свежей корки, мелкие крошки в руках, липкий мякиш, который я не любила. Я помню чай из корневищ вишни. Отец заваривал их в термос, а потом наливал в кружку яркий красно-коричневый настой с терпким ароматом. Помню, что от него во рту, как после черемухи, вязало, немело в горле. Помню старые игрушки, купленные ещё для моей старшей сестры. Резиновые собачки и кошки, которые пищали, когда на них нажимаешь, так, что в ушах звон стоял. Помню маленькие фигурки забавных пингвинов из «Киндера-сюрприза». Не знаю, откуда они были у меня. Вкуса этой заморской сладости в своём детстве я точно не помню.

Ах да, ещё помню, как отец мой серьёзно заболел. Ему тогда было тридцать. В городской больнице ему выписали кучу лекарств и чудесный препарат от всех болезней. Это было что-то густое, вязкое с шоколадным вкусом и мелко разорванной золотинкой в этом десерте. Да, да. Я не шучу. Помню. Но отец, как человек наивный, как и все честные трудяги Советского государства, не мог не верить врачу. Не мог он поверить и в то, что этот самый врач всучил из-под полы совершенно бесполезный БАД.