Кстати, можно очень небезосновательно предполагать, что после смерти жены Сталин монашествовал. И ни в каком ни в переносном смысле, а как будто вполне натурально. Боже упаси! – мы не претендуем на сенсационное заявление, что-де Сталин – монах. Никаких достоверных фактов, подтверждающих это, нет. Но ведь с другой стороны, вопросы веры менее всего нуждаются в документальном, юридически оформленном подтверждении. Можно вести совсем не монашеский и богопротивный образ жизни, имея свидетельство о пострижении хоть за подписью самого святейшего патриарха. А можно вовсе не исполнить соответствующего обряда, а жить при этом по самому строгому монашескому правилу. И кто скорее наречется сыном Божиим?

Монашествовать, как известно, не обязательно непременно в затворе и с тяжкими веригами на раменах. До сталинского христианского ренессанса на территории СССР не существовало ни одного монастыря. Во всяком случае легально действующего не оставалось ни одного. Но при этом монашествующих было нисколько не меньше, чем до гонений на Церковь. Если монаха из монастыря переводили в лагерь, то это не значит, что он переставал быть монахом. Если монах вынужден был снять рясу и надеть рабочую спецовку или бухгалтерские нарукавники, то, опять же, это не означает, что он лишился сана. Бог, как говорится, не в бревнах, а в ребрах. Можно быть вроде бы мирянином, служить в должности, по всем признакам оставаться благонамеренным гражданином, но при этом личную жизнь строить по строгому монашескому уставу. В советское время таких монашествующих мирян было не так уж мало среди всех слоев общества.

То, что Сталин был редкостным аскетом, каким не всякий подвижник веры бывает, не отрицают даже самые злобные его ненавистники. Недавно выступал по телевидению один из охранников Сталина и рассказал, как он однажды, не в силах совладать с мальчишечьим любопытством, украдкой заглянул в хозяйский гардероб: а что же там хранится? какие же шедевры портняжного искусства скрываются там от посторонних глаз? Наверное, товарищ Сталин, как тот пушкинский Скупой Рыцарь, весь день минуты ждет, когда бы распахнуть свои закрома, облачиться в белоснежный, шитый золотом мундир, подойти к самому большому в Кремле зеркалу и, сверкая бриллиантами орденов, сказать самому себе: вот он, повелитель полумира!

Размышляя таким образом и опасаясь, как бы не ослепнуть от волшебного блеска парадных облачений генералиссимуса, охранник боязливо приоткрыл дверцу шкафа…

Спустя полвека он рассказывает, что у него самого – в то время едва ли не мальчишки – гардеробчик был куда солиднее сталинского. Он привык уже долгое время изо дня в день видеть всесильного отца народа в одном и том же потертом, выцветшем френче – ветеране Великой Отечественной. Но этот френч по сравнению с тем, что висело в шкафу на плечиках, мог бы показаться коронационным облачением предшественника генсека. Охранник обнаружил за дверцей настоящие рубища, лохмотья, которые впору было бы носить героям нашей книги – юродивым.