Боксерское сообщество уже лишило Али чемпионского титула. Теперь, когда он подвергся еще более серьезному наказанию, белые журналисты набросились на него с новой силой. Они называли Али трусом и предателем, уличали его в неблагодарности за все, что Америка для него сделала, говорили о том, что страна позволила ему (словно бы для этого требовалось разрешение) подняться из нищеты, чтобы стать одним из самых известных людей своего времени: героем для своего народа и примером для молодежи.

В отличие от своих белых коллег некоторые темнокожие журналисты были более беспристрастными. Пока одни жаловались, что боксер подвел свою страну, другие отмечали, что Али явно был жертвой дискриминации и преследовался правительством за свой цвет кожи и религию. «Клей должен служить в армии так же, как и любой другой типичный здоровый американский парень, – писал Джеймс Хикс в Louisville Defender. – Но кто, как не армия Соединенных Штатов, может поставить нахального негра на место?» Раньше Али считали великим спортсменом и бунтарем с особым отношением к религии; теперь, по крайней мере в глазах некоторых людей, он был мучеником, жертвой расизма, врагом американского милитаризма и борцом за нечто большее, чем деньги или чемпионские титулы.

Через три дня после вынесения приговора Али стоял на мусорном баке и обращался к антивоенным демонстрантам в Лос-Анджелесе. «Я с вами, – сказал он. – Я на сто процентов поддерживаю все, что нацелено на мир и прекращение убийства. Я не лидер. Я здесь не для того, чтобы учить вас. Но я призываю вас не молчать и прекратить эту войну». Вскоре после того, как Али покинул демонстрацию, полиция напала на протестующих. В тот вечер, когда Али увидел по телевизору беспорядки, он поклялся больше не участвовать в демонстрациях.

Растущее число антивоенных протестов привело в ярость Эдгара Гувера, директора ФБР. Гувер прибегнул к программе контрразведки (COINTELPRO), чтобы нейтрализовать растущее движение темнокожих активистов, которые, как Али и Мартин Лютер Кинг, стремительно расширяли границы своей деятельности. По словам Шарлотты Уодделл, двоюродной сестры Али, агенты ФБР следили за его домом в Чикаго. Она некоторое время проживала в цокольном этаже дома и сказала, что агенты ФБР предлагали ей шпионить за «Нацией ислама» и за Али, но она отказалась.

Возможно, Гувер был параноиком и расистом. Возможно, он вел себя как тиран. Но у него могли быть реальные причины для беспокойства: когда такие влиятельные фигуры, как Али и Кинг, выступали против войны во Вьетнаме, все больше американцев начинали сомневаться в необходимости военной кампании; все больше людей задавались вопросом, почему они должны посылать своих сыновей на гибель в конфликте, суть которого они до конца не понимали. По словам активиста движения за гражданские права Джулиана Бонда, отказ Али воевать запустил цепную реакцию. «Люди начали говорить об этом на улицах, – сказал Бонд писателю Дэйву Зирину. – Это было у всех на устах. Али заставил людей, которые никогда не думали о войне, и черных, и белых, задуматься над этим вопросом. Последствия были ошеломительными». Позиция Али была не единственной причиной, по которой люди стали более критически относиться к войне. Журналисты во Вьетнаме снимали сюжеты и писали статьи об ужасах и бессмысленности конфликта. В то же время все больше молодых людей были призваны на службу. Как выразился Джулиан Бонд, поднялась «волна» вопросов: почему Америка была готова пожертвовать таким количеством жизней своих граждан во Вьетнаме? Почему среди жертв было непропорционально большое число чернокожих? Почему так много состоятельных белых мужчин уклонялись от службы, поступая в колледж или нанимая адвокатов, которые использовали лазейки в законе, в то время как на службу попадали бедные люди? И как гласила листовка «Студентов за демократическое общество»: «Что это за Америка, чей ответ на бедность и угнетение во Вьетнаме – напалм и дефолиация? Чей ответ на бедность и угнетение в Миссисипи – молчание?»