Есть поразительный документ – письмо Натальи Соколовой к Марии Белкиной. Соколова пересказывает в нем слова своей матери Надежды Блюменфельд и Жанны Гаузнер. Обе женщины беседовали с Цветаевой во время ее поездки в Чистополь. Цветаева говорила им, “что вот Мура скоро призовут в армию, отправят на фронт, этого она не вынесет, не переживет – ждать писем, не получать месяцами, ждать и получить последний страшный конверт, надписанный чужим почерком… Так и будет, ничего нельзя изменить, иного не дано. Именно это ей предстоит. Нет, нет, она не согласна, не желает. Ей отвратительна, невыносима такая зависимость от обстоятельств, от непреложности, такая обязательность всех этапов трагического пути…”¹²⁷² Это одно из вероятных (но не единственное, конечно, а в череде многих) объяснений ее самоубийства. Цветаева предвидела не возможность, а именно неизбежность гибели Мура.

Но Мур был о своей судьбе совсем другого мнения. Он не сомневался, что проживет долгую счастливую жизнь: “За себя я не беспокоюсь – предо мной много, очень много времени впереди…” Эта мысль очень часто появляется в его дневниковых записях, повторяется вновь и вновь: “…я еще твердо верю, что когда-нибудь будут, будут для меня хорошие денечки, незабвенные моменты, дружба, любовь, много ценного и незабываемого! Да! Будем стойко ждать и ковать свое далекое счастье, которое, конечно, когда-нибудь и придет”.¹²⁷³ Он станет знаменитым писателем, высокооплачиваемым переводчиком. Книги Валери и Малларме будут выходить именно в его, Георгия Эфрона, переводе. У него будет своя просторная комната! Мечтать о собственном доме он даже не решался, хотя перед глазами был пример Алексея Толстого, который жил в настоящей городской усадьбе. В собственную комнату можно будет наконец-то привести любимую женщину… Да у него вообще их будет много, и очень красивых: “…я смогу культивировать свои флирты, как роскошные цветы, рукою мастера… Я уверен, что такое время наступит…”¹²⁷⁴

Более того, наступит время, когда он пересечет границу СССР и поедет во Францию. Не сбежит, нет. О бегстве он никогда не думал. Может быть, останется там, а может, вернется в СССР. Не зря же Мур хотел заняться пропагандой французской культуры в России и русской во Франции. Вряд ли он стал бы новым Эренбургом. Полагаю, он был бы лучше Эренбурга. И путешествовал бы не меньше, чем этот прославленный и обласканный властью “посланник мира во всём мире”.

Среди вещей Георгия Эфрона сохранились несколько листочков – вырезок из французских детских журналов. Обложка от альбома “Кот Феликс” – популярного персонажа комиксов и мультфильмов. Фотография Ларела и Харди, известных американских комиков времен раннего Голливуда. Несколько страничек иллюстрированной книги “Микки-Маус и его друзья” с изображениями самого Микки, его жены Минни-Маус, собаки Плуто, Дональда Дака и прочих. Ноты и слова популярной в начале тридцатых песенки “Les Gars de la Marine” с очень красивой гламурной дамой в окружении двух блестящих морских офицеров на первой странице. Это веселенький, даже комический марш из франко-немецкого фильма 1931 года “Le capitaine Craddock”. Наверняка Мур в детстве ходил на этот фильм вместе с Цветаевой.