Бабель любил часами простаивать перед афишными киосками, у витрин магазинов, лавчонок и внимательно читать объявления. Он посещал судебные камеры, биржу, аукционы, отели и места рабочих собраний, стремясь все подметить, запомнить и, если можно, записать.

Часто Бабель и Зозуля приходили к нам в нуворишевскую гостиницу выпить чашку московского чая и поделиться парижскими впечатлениями.

Бабель был неподражаемый рассказчик.

Во всех его шутках, рассказах чувствовалась строго обдуманная форма и композиция. Бабелевская гиперболичность и острая, неповторимая выразительность были приемами, которыми он пользовался для достижения одной цели — внушить слушателю идею добра. Точно он говорил ему: «Ты можешь и должен быть добрым. Слушая меня, будешь им. Самая созидательная и влиятельная сила в человеке — это добро». И мне думалось: «Стыдно после рассказов Бабеля быть недобрым».

В искусстве он мне больше всего напоминал Домье — великого сатирика, насмешника и человеколюбца.

Бабель был неутомимым врагом пошлости, банальности в литературе и искусстве. Он высмеивал писателей, пишущих «обкатанным языком».

— Они совершенно равнодушны к слову, — говорил он. — Я таких писателей за каждое банальное слово штрафовал бы, а художников, пишущих сладенькие олеографии, я исключал бы из Союза.

Всегда добрый и улыбчивый, он совершенно менялся, когда речь заходила о его редакторах. Тогда в глазах его зажигался злой огонек, и он ругался, как тот одесский биндюжник, о котором сам написал, что «даже среди биндюжников он считался грубияном».

* * *

В 1932 году я жил в живописной Виннице. Часто по вечерам бывал у моего приятеля, художника Драка, где собирались местные писатели и художники и спорили о литературе и живописи. На одном из таких вечеров Драк меня познакомил с неким молодым человеком. Обращали на себя внимание его высокий лысый лоб и торчавшие на кончике мясистого носа тяжелые роговые очки. Представляя мне его, Драк гордо объявил:

— Эдуард Моисеевич Гузик, друг Бабеля.

Я попросил Гузика:

— Расскажите мне что-нибудь о Бабеле.

— Пожалуйста, — ответил он. — Бабеля я знаю лет пять. Я его очень люблю. Я помогаю ему в работе. Собираю словесный материал, местный русско-украинско-еврейский фольклор и посылаю ему.

— А где вы находите этот фольклор?

— Я журналист и разъезжаю по районам, где вкусных словечек и фраз — хоть лопатой загребай. Надо только уметь их точно записывать.

— А чем же вам Бабель платит?

— Редакторской помощью. Я посылаю ему мои очерки, а он их подчищает.

Я подумал, что метод работы Бабеля — пчелиный: повсюду собирать цветочную пыль и прятать ее в свои творческие соты.