Ее лоб и щеки пылали: «Благодарю вас!» Быстрым, зорким взглядом она оглядела мастерскую, жену, возившуюся у буржуйки, меня — и протянула мне крепкую руку.

— Итак, через два дня я буду у вас.

Я понял, что после истории с шарфом произошло нечто такое, что не подчинялось моей воле. Я подал ей руку и сказал: «Хорошо».

Утром я достал дров и затопил буржуйку. В комнате было тепло и уютно.

Через два дня она пришла. Я передал Ольге Васильевне статью и шарф. Сердечно поблагодарил за шарф. Лицо ее порозовело. Она повторила:

— Вам спасибо от Муратова, Петра Петровича и Ольги Васильевны.

И ушла.

Статья была помещена в первом номере «Свирели Пана» в 1922 году.

* * *

Был в мастерской Кончаловского, на Садовой, во дворе. Кончаловский, пожалуй, самая яркая фигура среди советских художников. В нем счастливо сочетаются большой талант, редкое знание искусства и общая культура.

Кончаловский показывал мне среди других работ портрет Мейерхольда. Работа выразительная и живописная, но она написана в плане декоративного панно. И потом в ней мало внутренних качеств.

После Мейерхольда на мольберте появился портрет Фадеева, затем автопортрет, который понравился мне больше других работ. Во время осмотра пришла жена Кончаловского — Ольга Васильевна. Она сразу взяла тон опытного экскурсовода. Ее пояснения были насыщены профессиональными терминами. О муже она говорила ярко, живо и умно. Конечно, все у Пети носило характер высокого стиля, свидетельствовало об опыте и знаниях. Ей можно было простить семейный патриотизм. Потом Кончаловские показывали Пушкина.

— Всю голову переписал, — сказал Кончаловский.

Голова была непохожа, замучена и слишком перегружена поправками. После Пушкина смотрел натюрморты и пейзажи. Я заметил, что Ольга Васильевна хочет видеть в муже нестареющего новатора. «Приятно не чувствовать бремени возраста», — подумал я. Кончаловский боится приближения академизма, повторения того, что он уже делал, и ревниво следит за всеми новейшими течениями живописи.

* * *

Творчество Кончаловского было проникнуто душевным жаром, оптимизмом и простотой. Пейзажи, портреты, натюрморты — все было согрето его большим сердцем.

Кончаловский долго и внимательно изучал природу, но никогда не был ее пленником. Он часто повторял фразу великого французского художника Делакруа: «Природа есть только словарь, где ищут слова, но никто никогда не придавал словарю значения, как сочинению в поэтическом смысле слова».

Весной в 1921 году Кончаловский написал серию подмосковных пейзажей. Молодые дубовые леса с прудиками и мостиками. Показывая мне эти этюды, он с сияющим лицом сказал: «Лес, какие живописные дубки! Какие чудесные мостики. Влюбиться в них можно. Обязательно поезжайте в эти леса и попишите их. Осмеркину я тоже посоветовал…» Летом Кончаловский написал свое нашумевшее полотно «Миша, иди за пивом!». В этой работе Кончаловский показал себя как художник, умеющий легко и свободно решать большие декоративные панно. Он его написал быстро и смело.