Я и Тихомиров его пожалели и выразили ему искреннее соболезнование. Это чувство у нас укрепилось, когда мы узнали, что вместо него назначен Сысоев, человек, на фоне которого Бескин кажется Вазари и Бенуа.
Особенно много венков ждут от бывших формалистов, с которыми дон-кихотовски боролся Бескин.
Я позвонил ему и спросил:
— Что случилось?
Он отвечал эпически:
— Ничего. Новые люди в Комитете по делам искусства, и они хотят новых редакторов. Но я не ухожу с изофронта и еще больше буду работать как критик.
Машков, обычно в разговоре дико косноязычный и неистребимый трепач, сегодня мне сказал:
— Мне надоели истинно русские натуралисты.
Кацман сказал мне:
— Нет ни формалистов, ни натуралистов. Есть хорошие и плохие художники. Эту формулу мы поддерживали в прошлые годы. И за нее нам от Бескиных часто доставалось.
Август
В Музее Революции директор Питерский в кабинете мягко-сердечно сказал мне:
— В музее нашем много плохих вещей. Надо их убрать. Вообще надо почистить музей. Помогите нам. Вот взять вещь Мошкевича: противно глядеть на нее.
Я: — В музее есть много слабых вещей. Это верно. Но как их убрать?
Питерский: — А вы обойдите с товарищами людей из художественного совета и убедите. Наметьте, а мы уж все сделаем.