В Москву я поехал позднею осенью; бывшая тогда грунтовая дорога была до того неудобопроезжаема, что я в первый день, несмотря на то что ехал один с небольшим чемоданом, не мог проехать первой почтовой станции и, за усталостью лошадей, должен был остановиться в 12 верстах от Тулы на постоялом дворе, который был переполнен проезжающими крестьянами. В небольшой грязной комнате их сидело человек пятнадцать; меня посадили под образами и дали ужин. В этом обществе я спал сидя, потому что негде было лечь, и с рассветом собрался в дальнейший путь, но, когда дошло до расчета с хозяином, он запросил такую высокую плату за ночлег и простой крестьянский ужин, что я не мог согласиться на такое грабительское требование. Дав ему в несколько раз более, чем следовало, я приказал ямщику выезжать со двора, но хозяин запер ворота и настоятельно требовал уплаты назначенной им суммы. Я отказал, сам отпер ворота и выехал благополучно, конечно, благодаря моим эполетам. Дорога была так дурна, что на проезд 180 вер[ст] от Тулы до Москвы я употребил, беспрестанно торопясь, трое суток.

В Москве я снова жил с Цуриковым, нанявшим порядочную квартиру на Арбате. Вскоре приехал Фиркс из-за границы, куда он ездил не знаю на чей счет. Он приехал с чемоданами и просил нас дозволить ему жить с нами. На это Цуриков отвечал, что, конечно, он должен поселиться у нас, потому что иначе куда же ему деваться, но с условием, чтобы Цуриков не видал никакого счета {(он этим намекал на счет, поданный нам Фирксом при выезде от нас в 1835 г.)}, иначе он выбросит из окошка (квартира наша была во втором этаже) этот счет, за ним полетит сам немец (Фиркс), а затем и его вещи.

Фиркс немедля рассказал нам, что у него недостает конца одного пальца на руке, что он его потерял близ Дрездена на дуэли с каким-то немцем, бранившим в его присутствии русских, и что секундантом его на дуэли был известный литератор Николай Иванович Греч. Мы привыкли не верить Фирксу, хотя все относившееся до дуэли было им рассказано до мельчайших подробностей. В этот же день, когда Фиркс куда-то уехал, пришел к нам производитель работ по устройству Бабьегородской плотины на р. Москве{614} инженер-поручик Леон Ропп, {о котором я упоминал во II главе «Моих воспоминаний»}. Он рассказал нам, что получил письмо от своей матери, соседки по курляндскому имению с имением отца Фиркса, в котором она подробно описывает, каким образом Фиркс, быв на охоте с другими соседями, по собственной неосторожности выстрелом из ружья оторвал конец своего пальца. Мы передали Роппу рассказ Фиркса о его дуэли и просили Роппа дождаться возвращения Фиркса, чтобы услыхать от него рассказ о дуэли и уличить его во лжи. По приезде Фиркса он повторил свой рассказ, и тогда Ропп ему очень хладнокровно сказал: «Warum prahlst du immer» (Зачем ты всегда хвастаешься) – и показал ему бывшее с ним письмо матери, весьма подробно описывавшей случай, бывший с Фирксом на охоте. Это мало подействовало на Фиркса, который продолжал в московском обществе хвастаться своею дуэлью.