Ропп был совершенной противоположностью Фирксу. Он занимался своею работою с усердием и разумно; при весьма красивой наружности он нигде не бывал, кроме товарищей, жил при своей работе в одной комнате в антресоли, в которую вела такая крутая лестница, что по ней подниматься можно было только с помощью веревки. Он умел жить так, что не проживал более того ограниченного содержания, которое давали тогда инженерам. Он не любил обедать у товарищей, чтобы не привыкать к пище лучшей той, которую мог иметь дома, и никогда не ездил на извозчиках и не пользовался чужими экипажами, чтобы не отучиться от пешей ходьбы. Задержав его до поздней ночи в день приезда Фиркса, Цуриков приказал запрячь для него свой экипаж, но Ропп, несмотря на проливной дождь, не сел в него и пошел домой в темную ночь пешком. Он, предвидя, что строимая им Бабьегородская плотина, проектированная Палибиным в подражание способу Пуаре, не устоит при напоре воды, представлял об этом своему начальству, но ему не верили, а он продолжал с необыкновенным усердием наблюдать за прочностью и тщательностью всех частей работы. Действительно, только что подняли щитами плотины воду в р. Москве, как они были сломаны и огромная накопившаяся за щитами масса воды ринулась вниз по реке, сорвав барки, причаленные к пристаням, и подвинув барки, бывшие в ходу, обратно, причем многие промышленники подверглись значительному ущербу. Впоследствии плотина была перестроена по проекту Роппа и вполне удалась.

После посещения моего в 1833 г. С. М. Баратынской я вел с нею довольно частую переписку и большей частью по-французски. Спустя с полгода после означенного посещения написал я к ней, что в юности я действительно был в нее влюблен, что пишу об этом, так как это дело прошлое, но что муж ее пусть это себе мотает на ус, если он носит усы. Ответ на это, писанное в шуточном тоне, письмо я получил в конверте, подписанном женой поэта Е. А. Баратынского. Софья Михайловна мне писала, что если бы мое письмо попало в руки ее мужа, то могли бы выйти весьма неприятные последствия, из чего видно было, что он очень ревнив, и чтобы я вообще осторожнее был в моих письмах, так как кирсановский почтмейстер читал из любопытства все письма, получаемые в кирсановской конторе, и что недавно приехала к нему его дочь, воспитывавшаяся в каком-то институте, которую он заставляет переводить французские письма, так что и французский язык с некоторого времени не помогает сохранению содержания писем в тайне. После этого ответа переписка наша продолжалась все так же часто, но, как обыкновенно бывает, мало-помалу делалась реже и наконец совсем прекратилась.