Вообще все мои распоряжения, а также состоявшего при мне военного инженерного кондуктора, исполнялись беспрекословно.

Когда оставались только плотничные работы, производившиеся наемными вольными плотниками, и небольшие поделки по земляным насыпям, Завадовский просил моего согласия отпустить отряд дней на двадцать для косьбы сена и других хозяйственных работ с тем, что отряд по истечении этого времени снова соберется для совершенного окончания земляных насыпей. Я согласился на просьбу Завадовского, за что меня благословляло все Черноморское казачье войско. Если бы не было сделано этого распоряжения, то казаки рабочего отряда и их семейства не имели бы целый год никаких средств к жизни. На время отсутствия отряда Завадовский назначил к работам сотню казаков под начальством зауряд-есаула (зауряд-ротмистра). Офицерские чины зауряд, до есаула включительно, давались в казачьих войсках наказными атаманами по причине недостатка офицеров из дворян. Офицеры же, производимые зауряд, никакими сословными правами не пользовались.

По распущении рабочего отряда я переехал в Темрюк, где в это время жила жена моя. Она во второй половине мая приехала в Керчь, куда я ездил за нею, чтобы перевезти ее в Темрюк, в 26 верстах от Андреевского поста, так что я во время производства работ мог с нею видеться по праздничным дням. С женой приехали Е. Е. Радзевская и мой шурин Анатолий{803}, который, равно как и брат его Николай{804}, не кончив курса в Московском дворянском институте, вышел из него; первый приехал с моей женой для поступления юнкером в один из полков на Кавказе, а второй впоследствии поступил юнкером в драгунский полк, стоявший в Курске.

Мы переехали из Керчи в Тамань на военном ботике «Часовой», командир которого пригласил двух молодых дам прогуляться до Тамани, так как, доставив нас, он должен был немедля вернуться в Керчь. Недолго он любезничал с этими дамами: сильным боковым ветром очень накренило ботик; дамам, испуганным этим положением ботика и страдавшим морскою болезнью, было не до любезностей, а между тем им предстояло еще обратное путешествие.

В Темрюке был нам отведен один из лучших домов, в котором, впрочем, полы были земляные; кажется, тогда во всем Темрюке был только один дом с деревянными полами, принадлежавший А. Л. Посполитаки. В отведенном нам доме было пять комнат, из коих две в переднем фасе были заняты: маленькая нашей спальней, а побольше кабинетом жены, служившим и гостиной, и три в заднем фасе; в боковых жили: в одной Е. Е. Радзевская и служанка жены, а в другой шурин мой Анатолий; между этими комнатами была передняя. Кухня была в особом строении, в котором помещались двое слуг и повар. Вначале повар очень затруднялся приобретением провизии; казаки, привыкнув к тому, что их офицеры отбирают у них все даром, ничего не хотели продавать, но когда, наконец, удостоверились, что повар за все платит наличными деньгами, то сами втихомолку к нему приносили разную провизию, опасаясь только, чтобы ее не отобрали их офицеры. После этого, за исключением говядины, у нас не было недостатка в провизии и, между прочим, в фазанах и разной дичи; говядину же я возил в Темрюк только по приходе отряда на левый берег р. Кубани; в этом отряде нижним чинам пехотных полков полагалась мясная порция.