Сметы из Могилева были доставлены после отъезда моего в Смоленск; они были проверены в Департаменте для рассмотрения проектов и смет, при чем в них убавлено работ и поставок более, чем на половину, так что хотя Гуюс и получил подряд по ремонтному содержанию шоссе за весьма выгодную сумму, но несравненно низшую против прежде им объявленной; контракт с Гуюсом был заключен на 4 года с тем, что по истечении этого срока, т. е. в 1856 г., подряд будет оставлен за ним еще на 4 года преимущественно перед другими лицами. Но в 1856 г. главноуправляющим путями сообщения был уже [Константин Владимирович] Чевкин, и содержание шоссе было отдано на 4 года другому лицу за сумму, сколько помнится, почти вдвое меньшую. M. Н. Муравьев удивлялся, что Клейнмихель, чтобы не быть введенным в обманы, не прибли жает меня еще более к себе; в это же время, напротив того, приближенные Клейнмихеля, Мицкевич, Серебряков, а может быть и другие, старались удалить человека, который один позволял себе выводить перед Клейнмихелем наружу все плутни, и это удаление не заставило себя ждать; я {уже говорил, что я} был назначен в Смоленскую комиссию для уплаты рабочим на шоссе. Это было только временное удаление, но в июне я был назначен начальником Московских водопроводов и, следовательно, совсем удален от Клейнмихеля.

Проездом из Петербурга в Смоленск я 9 марта был в Москве; это день кончины моей тещи; побывав на ее могиле в Покровском монастыре, я немедля отправился далее, но не по шоссе, которое ведет большим кругом через Рославль, а по старой Смоленской дороге, на Соловьевский перевоз, от которого до Смоленска было устроено шоссе в бытность графа Толя главноуправляющим путями сообщения. На этом шоссе встречаются весьма значительные насыпи и выемки; его направление выбрано было в весьма неудобной местности и, как говорили, оно было предначертано Толем только потому, что по нему двигались наши войска в 1812 г. Работы по устройству шоссе должны были, по неудобству местности, стоить очень дорого, но их стоимость превысила все ожидания по причине беспорядков и злоупотреблений, допущенных смоленским губернатором Хмельницким{452}, под наблюдением которого строилось шоссе, и инженером Шванебахом{453}; помнится мне, что они оба, во время суда над ними, умерли в петербургской Петропавловской крепости.

В Смоленске я остановился у двоюродного брата моего Федора Егоровича Гурбандта, {о котором я упоминал во II главе «Моих воспоминаний»}. Гурбандт был в это время окружным генералом внутренней стражи; под его начальством находились 11 или 12 батальонов внутренней стражи, расположенных в Смоленске и ближайших губернских городах, и равно в Москве. Это была честная, благородная личность, хотя весьма недалекая. Живя бедно, он занимал, однако, довольно большой деревянный дом, содержавшийся очень опрятно; он мне уступил свой кабинет, а сам поселился в комнате, бывшей рядом с его кабинетом. По нездоровью, он почти не выходил из дому; каждое утро являлся к нему какой-то полковник, дежурный штаб-офицер округа, с бумагами для подписи Гурбандта, по болезни которого этот полковник прочитывал ему вслух все бумаги, без чего ни одна не подписывалась. Посылалось много циркуляров к 11 или 12 батальонным командирам, и циркуляр к каждому из них прочитывался, так что я в соседней комнате каждый день должен был слушать повторение одного и того же 11–12 раз. В числе распоряжений по батальонам, одно было весьма замечательное. На вновь открытую железную дорогу между столицами требовалось более тысячи сторожей, которые должны были поступить в команды, образуемые при железной дороге. Этих людей назначено было взять из неспособных 2-го разряда в батальонах внутренней стражи округа, которым командовал Гурбандт.