Чтобы отделаться от негодяев, он немедля приказал всех таковых зачислить по спискам в неспособные 2-го разряда и отправить на железную дорогу. Вот как поступали тогда и благородные люди, которые, подобно Гурбандту, не видали в этом ничего предосудительного. Удивительно, как при подобном составе сторожей по железной дороге между столицами, на которой они были рассеяны по два человека на версте, почти без присмотра, было на этой дороге так мало несчастных случаев.

В будни у Гурбандтов никого не бывало; жена Гурбандта постоянно ухаживала[85] за своим больным мужем. По воскресеньям и праздничным дням приходили после обедни дежурный штаб-офицер и старшие адъютанты округа, командир смоленского батальона внутренней стражи и несколько старших офицеров этого батальона. Гурбандт и жена принимали их в гостиной, сидя рядом на диване. Штаб-офицеры садились на креслах возле дивана, а обер-офицеры на стульях у окон. Гурбандты и штаб-офицеры спрашивали друг у друга о здоровье, говорили о погоде и потом, помолчав немного, последние, равно как и обер-офицеры, все время молчавшие, уходили. Читатель видит, что житье Гурбандтов было невеселое, но они с ним свыклись, и когда жене Гурбандта, после смерти ее мужа, пришлось изменить род жизни, эта перемена сильно на нее подействовала, {о чем я изложу далее.

Я уже говорил, что} смоленский губернатор был мой старый знакомый, но у него совсем не было памяти, и он мало помнил о нашем близком знакомстве в Керчи в 1841 и 1842 гг. Я вскоре познакомился в смоленском обществе, которое хотя жило в небольших деревянных домах, но давало роскошные обеды и вечера и разъезжало в прекрасных экипажах. В дворянском собрании было всегда многолюдно; дамы были всегда одеты богато и со вкусом, несмотря на то, что не только почти все помещичьи имения были заложены в опекунских советах, но на них по этим залогам накопились неоплатные недоимки, и сверх того, по случаю неурожая, им были выданы особые ссуды по числу душ, которыми владели помещики, а они эти ссуды большей частью проматывали или проигрывали в карты. Один из наиболее богатых домов был дом Бахметева^н, женатого на вдове княгине Друцкой-Сокольницкой-Гурко-Ромейко^н, о великолепных балах которой в Москве я упоминал {в III главе «Моих воспоминаний»}. Заметно было, однако же, что ее состояние значительно уменьшилось {против прежнего}. Бахметев, как смоленский уездный предводитель дворянства, был членом комиссии по уплате денег рабочим, строившим шоссе от Малоярославца до Бобруйска.

В самый день моего приезда в Смоленск был у меня смоленский губернский предводитель дворянства князь Друцкой-Сокольницкий{454}, бывший впоследствии губернатором в одной из юго-западных губерний. Друцкой приехал ко мне просить дозволения не присутствовать в комиссии по уплате рабочим Вонлярлярского, опираясь на то, что ему нечего делать в этой комиссии, что он не живет в городе и что его отношения с Вонлярлярским таковы, что он не желал бы в ней участвовать. Я отвечал, что он назначен в комиссию старшим членом по Высочайшему повелению, а я, как младший член той же комиссии, не могу дать ему испрашиваемого разрешения, но очень сожалею, если он уклонится от присутствования в комиссии, так как, вероятно, многие рабочие и поставщики Вонлярлярского крепостные люди смоленских дворян, и его присутствие в комиссии служило бы ручательством, что она исполняет возложенное на нее дело вполне справедливо. Но Друцкой так и не показывался в комиссию. Губернатор и управляющий палатой государственных имуществ, по значительности своих занятий, также были в ней, первый при ее открытии и закрытии, а последний только при открытии. Итак, все дело легло на меня и на смоленского жандармского штаб-офицера подполковника Слезкина{455}, брата бывшего впоследствии жандармским генералом{456}, человека очень приятного и хорошего.