Вопрос о роли Вильгельма II в возникновении войны и об его ответственности имеет для русских, англичан и французов чисто теоретический интерес. Но для Германии и для немецкого народа этот вопрос имеет совсем иной, практический и в то же время интимный, интерес и смысл. Суд, который творится теперь историей, в Германии и для немцев должен превратиться в суд не только над целыми общественными течениями и силами, но и над определёнными лицами. Глубокий трагизм положения, в который попали теперь германцы, и состоит в том, что от такого суда они не смогут уйти. Несчастье Германии в 1914 г. (так же, как несчастье Франции в 1870 г., когда она принадлежала Франции) — именно потому, что инициатива войны принадлежит теперь Германии — поставит перед немецким народом вопрос об ответственности за войну. В патриотическом порыве сопротивления немцы могут забывать или намеренно не задумываться над этим вопросом. Но наступит момент, когда и непосредственное патриотическое чувство и патриотическое сознание вынудят у немцев категорическую постановку этого вопроса.

Для огромной части немецкого народа это будет целый морально-политический кризис, весь грозный характер которого трудно преувеличить. Вина и ответственность за войн у 1914 г., лежащие на тех, кто вверг мир в эту катастрофу, столь громадны, сознание немецкого народа ещё так мало освоилось с мыслью о том, что вину эту следует искать на германской стороне, это сознание ещё так усыплено той фальшивой перспективой, в которую германское правительство с самого начала старалось вдвинуть процесс возникновения войны, что пробуждение от злого сна будет для Германии прямо ужасно.

Ведь, когда война придёт к своему неизбежному концу, который не может быть благоприятен для Германии, то для немцев отпадёт возможность и смысл — обвинять своих противников в чем-либо. Вопрос будет ставиться так: кто же с германской стороны виновен в том, что не предохранил страну от военного столкновения, которое не могло привести ни к чему, кроме поражения, материального умаления и морального унижения Германии? И тогда для всякого немца станет ясно то, что ясно теперь всем нам, а именно, что преступная инициатива этой войны принадлежит ответственным руководителям германской политики. Тогда немцы поймут, что их не только ввергли в войну, но что в вопросе о смысле и реальных двигателях событий их прямо обманывали.

Есть что-то роковое и зловещее в том упорстве, с которым Германия ведёт теперь эту войну. Конечно, упорство это совершенно неизбежно, но чем больше оно будет, тем полнее и бесповоротнее будет и окончательное крушение германского могущества и тем глубже будет тот морально-политический кризис, которым будет отвечать душа Германии на это крушение.