В Болонье Гваттари принимают как героя, видя в нем одного из главных вдохновителей итальянского левого движения. Он переживает острое счастье, видя, как его идеи становятся социальной и политической силой. На следующий день после съезда крупные ежедневные и еженедельные газеты помещают его фотографию на первых полосах и представляют инициатором этой мобилизации. Гваттари внезапно становится итальянским Кон-Бендитом: «Когда он ходил по улицам Болоньи, все бросались к нему, чтобы поприветствовать, дотронуться до него, обнять. Это было какое-то неслыханное безумие. Он был как Иисус, идущий по воде. Я был очень доволен, потому что мне тоже кое-что перепадало от этого обожания»[1218]. Эти три дня Эрве Мори жил в Болонье в той же гостинице, что Гваттари, Кристиан Бургуа и Мария Антоньетта Мачокки: «Я был с Франсуа Пэном как Фабрицио при Ватерлоо, я ничего не понимал. Это был огромный праздник замирения среди ультралевых движений, и в то же время, когда мы отправились к тюрьме освобождать товарищей, я увидел, как молодежь вытаскивает 9-калиберные вальтеры»[1219].

Издатель Кристиан Бургуа, уязвленный кампанией, развязанной итальянцами против французских интеллектуалов, решает вместе с Яном Мулье-Бутаном отправиться в Болонью объясниться. Он ходит на демонстрации вместе с лидером «Лиги коммунистов-революционеров» Анри Вебером:

Мы оказались в Болонье с десятками тысяч человек, повторяя себе, что это наших рук дело, с чувством страха, не за себя, а за то, во что все это может вылиться – безответственность была полная. Я тогда получил важный урок итальянской политики, коммунистов нигде не было видно. Они стояли в коридорах домов, мимо которых шла демонстрация, во внутренних дворах. Полиция наблюдала за городом, но держалась в стороне[1220].

Мы оказались в Болонье с десятками тысяч человек, повторяя себе, что это наших рук дело, с чувством страха, не за себя, а за то, во что все это может вылиться – безответственность была полная. Я тогда получил важный урок итальянской политики, коммунистов нигде не было видно. Они стояли в коридорах домов, мимо которых шла демонстрация, во внутренних дворах. Полиция наблюдала за городом, но держалась в стороне[1220].

Итак, среди членов французской делегации в Болонье находится Ян Мулье-Бутан, главный сторонник франко-итальянской солидарности, одним из первых установивший связь с итальянцами из движения за автономию, политические взгляды которого он разделяет. Активист с 1968 года в Сансье, в 1970 году он предлагает давать убежище итальянским товарищам. Он придерживается ориентации Cahiers de Mai, еженедельника, родившегося из майских событий 1968 года, который будет выходить до 1974 года. В 1972 году он организует встречу в Жюссье с участием представителей «Борьба продолжается» и «Рабочей власти». В 1973–1974 годах занимается агитацией в иммигрантских группах, подчеркивая автономный характер этого движения: идею автономии он позаимствовал у итальянцев. Предполагается, что нужно учитывать уникальность каждой из групп. Политически это также означает, что каждая группа сама определяет свои задачи. Исходя из этой концепции, общественное движение понимается не как складывающееся вокруг формальной единицы, но как исходящее из связки множественностей. Работая над усвоением французским движением итальянских идей бок о бок с Монтесано, Мулье-Бутан познакомился в 1977 году с Гваттари и вступил в CINEL, чтобы бороться за освобождение Бифо. Совершенно естественно, что в сентябре он попал в Болонью: «Именно в связи с этим вопросом об обращении по поводу Болоньи я познакомился с Феликсом на улице Конде». Он отправляется в поездку вместе с художником Жераром Фроманже[1221].