Кристиан Декам, со своей стороны, осенью готовит большую подборку статей, посвященную Делёзу, которая выходит в начале 1996 года в La Quinzaine littéraire[2150]. Ив Мабен, работающий в Министерстве иностранных дел, говорит о том, что он считал своего друга святым:

Однажды я ужинал с ними [Жилем и Фанни]. Я говорю Жилю, что для бретонца, которым и я тоже являюсь, человек, который дал ближним нечто необходимое, что до него с начала времен никто не давал, – настоящий святой. Жиль улыбается, улыбкой, в которой взволнованность смешивается с юмором. И тогда – это один из прекраснейших жестов любви, что мне довелось видеть, – Фанни протягивает руки, берет своими длинными тонкими пальцами руки Делёза и говорит ему: Ив прав. Я тоже считаю, что ты святой [2151].

Однажды я ужинал с ними [Жилем и Фанни]. Я говорю Жилю, что для бретонца, которым и я тоже являюсь, человек, который дал ближним нечто необходимое, что до него с начала времен никто не давал, – настоящий святой. Жиль улыбается, улыбкой, в которой взволнованность смешивается с юмором. И тогда – это один из прекраснейших жестов любви, что мне довелось видеть, – Фанни протягивает руки, берет своими длинными тонкими пальцами руки Делёза и говорит ему: Ив прав. Я тоже считаю, что ты святой [2151].

Эту тему святости подхватит в 1998 году Роже-Поль Друа[2152]. И действительно, три портрета Делёза, которые представляет Роже-Поль Друа, помещены под знаком святости: портрет философа под маской едва ли не классического преподавателя, которого в то же время невозможно классифицировать; портрет философа-творца, который постоянно занят изобретением нового; наконец, портрет экспериментатора, «который меняется в зависимости от внешних потоков, принимая отклонение, вносимое ими. Мысль у Делёза – это, следовательно, опыт жизни, а не разума»[2153]. Три этих портрета не исчерпывают все возможности; можно упомянуть и фигуру мудреца, которая отсылает к тому, что написано на его могиле: «Две переиначенные фразы Ницше. Одна говорит о Лейбнице: „Дерзкий и в себе таинственный вплоть до крайности“. Другая говорит о греках: „Поверхностные. благодаря глубине“»[2154].

Самый последний текст Делёза опубликован непосредственно перед его смертью, осенью 1995 года, в журнале Philosophie– это статья «Имманентность: жизнь…»[2155], которая задумывалась как один из текстов о виртуальном, но стала своего рода завещанием Делёза[2156].

Философское сообщество мобилизуется, чтобы показать актуальность философии Делёза. Но инициатором выступает не основная часть академии, для которой Делёз остается прокаженным, а периферия, заграница. По инициативе Эрика Алье проходят многодневные «Международные встречи Жиля Делёза» в Рио и Сан-Паулу в июне 1996 года, материалы которых впоследствии публикуются в виде отдельного издания[2157]. В Париже Международный коллеж философии проводит в январе 1997 года конференцию «Жиль Делёз: имманентность и жизнь», доклады которой собраны в спецальном номере журнала Rue Descartes[2158]. Чуть позже, в 2000 году, под редакцией Янника Бобати выходит книга «На могилу Делёза» [2159], как пролог к большому тому, посвященному глубокой привязанности Делёза к Лимузену и окрестностям Сен-Леонар-де-Нобла, где находится его летняя усадьба Ма-Ревери, в которой он регулярно проводил три-четыре летних месяца. В последнее лето он еще мог, хотя и передвигался с трудом, прогуливаться по дороге Сен-Жермен-ле-Бель, в нескольких километрах от Сен-Леонар, гуляя по плато, которое нависает над долиной Вьенны. 25 и 26 октября 1996 года его друзья из этого региона организовали вместе с ассоциацией «Сен-Леонар в Лимузене, его художники и писатели» двухдневную конференцию и выставку в Лиможе, посвященную теме «Философ в Лимузене. Жиль Делёз». Инициатор этой выставки Элизабет Лажиске подчеркивала сильнейшую связь Делёза с Лимузеном, который он называл «глубоким регионом»: «Быть может, погружение в Лимузен нужно для того, чтобы дать такую интерпретацию, возможно, немного партизанскую и свободную, труда философа, которая все же будет вполне легитимной»[2160]. С пятницы 10 ноября 1995 года Жиль Делёз покоится на новом кладбище Сен-Леонар-де-Нобла.