Но, в отличие от Фуко, который создал центр и отдельную команду, занимающуюся публикацией его работ, у Делёза и Гваттари ученики – которые в каком-то смысле были тайными учениками – оставались совершенно свободны в своей манере освоения их творчества.

Эли Дюринг узнает о Делёзе в последнем классе лицея, когда читает книгу «Фуко», смысла которой он на самом деле не понимает, хотя его сразу же увлекает сам «стиль» Делёза.

На предподготовительных курсах он берется за серьезное чтение монографий Делёза по истории философии, собрав группу из пяти-шести человек, решивших заняться философией. Они вместе читают и комментируют эти работы. Его друг Тома Бенатуй тоже входит в группу. Эли Дюринг и Тома Бенатуй поступают в Высшую нормальную школу на улице Ульм и знакомятся там с Давидом Рабуэном, который учится на отделении современной литературы. В отличие от своих товарищей, Рабуэн на подготовительных курсах Делёза не любил, поскольку сначала ему попалась довольно сложная книга «Эмпиризм и субъективность», которая не вполне его убедила. Делёза он по-настоящему открывает для себя через Спинозу: «Когда мы поступили в Высшую нормальную школу, я вместе с Тома Бенатуем ходил на семинар Бернара Потра, где особое внимание уделялось Спинозе, которому мы оба посвятили магистерские работы»[2170]. Патрис Манилье, который поступает в Высшую нормальную школу на год позже них, в 1993 году, присоединяется к этой небольшой группе делезианцев, члены которой какую-то часть своего пути пройдут вместе.

Делёз им дает, прежде всего, способ заниматься философией иначе. Эли Дюринг, ставший специалистом по Бергсону, пытается построить на основании физики теорию локального времени. Тома Бенатуй, защитив магистерскую работу по Спинозе, получает диплом об углубленном образовании по социологии, а потом становится специалистом по Эпиктету и стоикам[2171]. Давид Рабуэн, ставший эпистемологом, посвящает свою диссертацию философии математики в классическую эпоху. Что же до Патриса Манилье, он в качестве области исследований выбрал структурализм, причем Делёза он причисляет к этой парадигме, то есть к экспериментальной метафизике структурных операций.

Эли Дюринга раздражает поток публикаций и комментаторов, которые только и делают, что копируют друг друга. Он напоминает о том, что, по Делёзу, множественность недостаточно призывать, надо еще уметь создавать ее. Когда он публикует в журнале Critique рецензию на два больших коллективных тома о Делёзе, особенно сурово он обходится с теми, кто числит себя учениками Делёза[2172]. Давид Рабуэн регулярно сотрудничает с журналом Magazine littéraire и, воспользовавшись публикацией первого тома статей, подготовленного Давидом Лапужадом, вместе со своей командой друзей готовит номер о Делёзе[2173]. Подборка статей выходит в 2002 году под недвусмысленным названием: «Зачем Делёз?» Вопрос задается весьма разным респондентам [2174] . Представляя эту подборку, Давид Рабуэн констатирует, что концепты Делёза теперь повсюду, но без той аскезы, которая необходима для реального понимания его творчества: «Недостаточно кричать „да здравствует множественность!“ или размахивать поп-концептами, поскольку единственное, что имеет значение, – сделать из них что-то под давлением некоторого „внешнего“»[2175].