Часто встречаться (когда они, разумеется, не работали в сборной) у них не получалось — издержки профессии. По телефону разговаривали практически каждый день, обычно по утрам, а в игровые дни после матчей. Не поговорив день-другой, каждый чувствовал себя не в своей тарелке. Зимние отпуска в советские времена старались проводить вместе. Во времена новейшие Галина и Юрий Морозовы навещали друзей на Кипре, где у Лобановских была квартира.

Лобановский подначивал Морозова поражением в Дублине. Морозов защищал Бескова: «Кто ты такой, чтобы критиковать Бескова? Ты один раз всего чемпионат Союза выиграл, а он уже десятилетия работает». Лобановского такая позиция Морозова подкупала. Кто знает, может быть, там, в Голландии, он проводил своего рода проверку возможного партнёра по работе на верность. Окажись на месте Морозова другой собеседник, он вполне мог потрафить Лобановскому, который, как казалось непосвящённым со стороны, на дух не переносил тех, кто предлагал мнение, противоположное его собственному. Но на самом деле он не переносил, когда ему смотрели в рот и слова своего не могли вымолвить.

Морозов же хлопал дверью. Утром завтракали вместе, но молча. Лишь к вечеру Морозов отходил, и они отправлялись в Амстердам пить примирительное пиво. Дежурства распределили так: в тот день, когда один занимается организацией ужина, другой несёт ответственность за чистоту в номере.

В Голландию они ехали, едва знакомые друг с другом. Вернулись добрыми товарищами. После следующего чемпионата мира, проходившего в Аргентине в 1978 году, Лобановский и Морозов в сборнике, выпущенном издательством «Физкультура и спорт», опубликовали статью — исчерпывающий анализ: «Характерные игровые действия южноамериканских команд». Работа была рекомендована к изучению в Высшей школе тренеров.

Лобановский не был согласен с теми, кто считал, что при Морозове в киевском «Динамо» «даром прошло время». При Морозове в команде фактически начали играть Заваров, Яковенко, Михайличенко, Олег Кузнецов, Евсеев. Да, в Киеве Морозов слыл тренером мягким, но — только на фоне уехавшего тогда в Москву жёсткого Лобановского.

«С дистанции прожитых лет, — говорил Олег Блохин, — я понял, что чрезмерная мягкость Морозова (после жёсткой требовательности Лобановского!) была восторженно воспринята игроками как добро, но вскоре для них же обернулась злом...»

«Когда Лобановского, — вспоминал Морозов, — в приказном порядке сделали освобождённым тренером сборной, меня вызвали в ЦК партии Украины и попросили принять эстафету у Валерия Васильевича. Первый секретарь Ленинградского обкома партии Григорий Романов не мог скрыть своего возмущения: “А почему, собственно, наш тренер должен переезжать в Киев?!” Тем не менее, когда их пути со Щербицким пересеклись, украинский партийный вождь, видимо, уговорил ленинградского. И я оказался в “Динамо”. Но вся беда заключалась в том, что как раз в этот период в команде началась смена поколений. Уже ушли Решко, Фоменко, Коньков, Матвиенко, Трошкин, Онищенко... Серьёзнейшую травму получил Бессонов. Из золотого состава остались, по существу, лишь Блохин, Буряк и Веремеев. Конечно, “Динамо” и в тот момент было хорошей командой, но ради будущих успехов я вынужден был переформировать состав. Появились Яковенко, Олег Кузнецов, дебютировал Михайличенко. Но то ли после Лобановского я выглядел в глазах игроков не таким авторитетом, как он, то ли повлияла перестройка на ходу, но мы заняли лишь седьмое место. Правда, и Васильич, вернувшись в команду, в следующем сезоне поделил с “Жальгирисом” и “Кайратом” 8—10-е места. В общем, на рождение нового “Динамо” потребовалось два года. Кстати, Лобановский хотел, чтобы я остался его помощником в клубе. Но я подумал, что после этого мне сложно было бы снова стать первым в другой команде, и отказался».