В 1929–1935 гг. (23/III) я работал на КВЖД, причем я туда был командирован Наркомземом РСФСР как агроном для приемки и закупки соевых бобов на посев в 1930 году. Задание было выполнено, а потом по согласованию Наркомзема РСФСР и НКПС в 1930 году я был оставлен для работы на КВЖД в агрочасти, помначальником агрочасти, а начальником в то время был китаец Дун, который до 1931 г. одновременно состоял старшим драгоманом при полицейском управлении г. Харбина, и вот якобы этот Дун меня завербовал, но в чем выразилась эта вербовка, какие материалы или сведения я ему или какому-либо иному лицу или организации давал, никто также мне до сих пор не сказал и не предъявил.

Необходимо отметить, что Рудый кроме этого старался возвести на меня еще ряд тяжелых обвинений, но ни следствие, ни суд не нашли нужными предъявить их мне. Причем показания Рудного относятся к 1937 году, а Резника к 1938 г.

В отношении обвинения меня по п.11-му ст. 58 отмечаю, что нигде, никогда не состоял ни в каких противопартийной или [противо] советской организации, абсолютно никакого отношения к установлению курса золотого рубля и тарифам на КВЖД я не имел.

В период моего пребывания на КВЖД я, как агроном, исключительно занимался вопросами с/х-ва и могу с гордостью сказать, что в этой области я для своей социалистической родины сделал очень и очень много, что при желании можно установить. Например, в пределах Советского Союза были направлены большое количество селекционного материала соевых бобов, которые размножаются на совхозных и колхозных полях нашей родины; химические реактивы; чистокровные орловские лошади, свиньи. Издан ряд книг – «Климат Северной Маньчжурии», которые необходимы для авиации. Подытожена работа агрочасти КВЖД за 12 лет, которая характеризует положительную сторону советской власти в пределах другой страны. Это все, вместе взятое, говорит исключительно о моем патриотизме, как сына своей родины. Оно в действительности так и есть, и вот взамен я имею 15 лет лагерей.

Я еще раз повторяю, что в своей политической и практической работах, как в пределах Советского Союза, так и за пределами, я никаких прегрешений перед своей социалистической родиной не имел, но если следствию и суду надо было меня обвинить в столь тяжких для русского патриота обвинениях, т. е. в измене родине, то мое 3-годичное пребывание в лагерях, где я стал инвалидом, потерял свою дорогую мать, которая не могла перенести столь тяжелого для нее горя, оторванность моя от родины, от общества, в котором я учился, жил, от семьи и знакомых – это все, вместе взятое, дает мне право просить Вас, как Председателя Президиума Верховного Совета Союза ССР, имеющего право миловать советских граждан, облегчить мою участь и применить ко мне частичную амнистию и этим дать мне возможность честно и добросовестно работать в области с/х-ва на колхозных или совхозных полях своей любимой социалистической родины или там, где найдет возможным советская власть применить мои силы и знания, вплоть до посылки меня на фронт для борьбы с немецким фашизмом. И я полагаю, что на склоне моей угасающей жизни я принесу больше пользы родине и обществу, нежели я приношу ее, находясь в лагерях, теряя непроизводительно свои последние силы.