Стоит заметить, что единственный серийный убийца-некрофил последних лет, Джон Холлидэй Кристи, в возрасте шести лет глубоко впечатлился образом своего мертвого дедушки в гробу. Разница здесь в том, что Кристи своего дедушку ненавидел, а Нильсен – любил (по крайней мере, так они оба это запомнили; хотя всегда существует вероятность, что в чувствах Кристи присутствовала скрытая и подавляемая любовь, а в чувствах Нильсена – скрытая и подавляемая ненависть). Этот опыт напугал Кристи так сильно, что он навсегда в подробностях его запомнил, но на суде об этом так и не упомянули. Учитывая дело Нильсена, вряд ли это простое совпадение.

Вернемся же, наконец, к категории «убийства из похоти», к которой мы отнесли Нильсена – некрофила, который убивал не как Кристи, чтобы совершить сексуальный акт с трупом, но как Кюртен, – ради самого процесса убийства, ради самой смерти. Как он утверждает, он хотел продлить удовольствие и восторг, которое испытывал от близости смерти, включая свою собственную. До начала убийств в 1978-м он иногда позволял связывать себя у незнакомцев в квартире.

Я почти ожидал быть задушенным. Я хотел жить, и в то же время я хотел умереть. Вплоть до моего ареста я не переставал жаждать этого блаженства и страха! Я делал это для себя. Из чистого эгоизма… Я поклонялся искусству и практике смерти, снова и снова. Вот так все просто. После я убеждал себя, что виновата моя неопределенная сексуальная ориентация, символизм, почитание «падших». Я «почитал» самого себя… Я ненавидел разложение и расчленение тел. Я не чувствовал садистского удовольствия от убийства. Я убивал их так, как хотел бы быть убитым сам… наслаждаясь окончательностью смерти самой по себе. Но если бы я убил себя, то смог бы испытать это лишь однажды. С другими я мог испытывать это ощущение снова и снова.

Я почти ожидал быть задушенным. Я хотел жить, и в то же время я хотел умереть. Вплоть до моего ареста я не переставал жаждать этого блаженства и страха! Я делал это для себя. Из чистого эгоизма… Я поклонялся искусству и практике смерти, снова и снова. Вот так все просто. После я убеждал себя, что виновата моя неопределенная сексуальная ориентация, символизм, почитание «падших». Я «почитал» самого себя… Я ненавидел разложение и расчленение тел. Я не чувствовал садистского удовольствия от убийства. Я убивал их так, как хотел бы быть убитым сам… наслаждаясь окончательностью смерти самой по себе. Но если бы я убил себя, то смог бы испытать это лишь однажды. С другими я мог испытывать это ощущение снова и снова.