Когда Нильсен говорит теперь об азарте преследования и прочих составляющих убийства, он полагает, что им двигало именно удовольствие от самого процесса. Но он может и ошибаться. Наслаждение, должно быть, касалось не процесса убийства как такового, а предвкушения: он жаждал возвращения объекта любви. То есть трупа. В целом «убийцы из похоти» испытывают разочарование, когда дело уже сделано. Нильсен же, напротив, посвящал время ненужным трупам заботе и вниманию, мыл их, вытирал, помогал им «удобно» устроиться и «выглядеть хорошо» (это, разумеется, неприменимо к анонимным жертвам вроде «истощенного молодого человека», которого он почти сразу же положил под половицы).

В то же время «реальный» Нильсен отчетливо понимал: он еще жив, а значит, безнадежно далек от состояния, в котором находится его дедушка. Отсюда – непрекращающиеся попытки сбежать от собственной личности, неустанное отрицание того Нильсена, который все еще остается в этом мире. Мы уже видели, как он снова и снова цеплялся за малейший шанс стать кем-то другим, принять новое имя, отбросить ту личность, которую воспринимает как оскорбление для своего дедушки просто потому, что эта личность жива, а если он по-настоящему любит Эндрю Уайта, то должен быть, как он, мертв. Идентичность, которую он примерял на себя чаще всего, – это труп: он хотел быть на месте своих жертв. Но он был слишком слаб, чтобы убить себя, и, я думаю, он испытывал больше стыда за это, чем за убийство пятнадцати невинных и беззащитных человек.

Дважды за свою жизнь он испытывал любовь к другому мужчине, и в обоих случаях так и не признался в своих чувствах. Признаться в них означало бы снова предать Эндрю Уайта. Мало какие проявления «остановившегося» или «замедленного» развития личности могут быть более тревожными. Третья любовь, воплощенная в Дэвиде Мартине, все-таки получила его признание – в письме, которое он просунул под дверь его камеры и которое ему позже вернули обратно без каких-либо комментариев. Он позволил себе это, поскольку знал, что будет наказан за недостаточно сильную любовь к Эндрю Уайту уже тем, что проведет остаток жизни в тюрьме: долг был оплачен. Что до сексуальных познаний Нильсена, скорее всего, в конечном итоге их у него не так уж и много: любым его занятиям сексом предшествовало употребление такого количества алкоголя, что подсознательно он наверняка считал интим чем-то непроизвольным, от него не зависящим. Секс для него казался менее приемлемым, чем убийство, поскольку секс еще больше отдалял его от образа строгого моралиста Уайта – а убийство, по его понятиям, наоборот, приближало.