* * *

В своей знаменитой книге «Истоки тоталитаризма» немецко-американский философ Ханна Арендт писала, что «тоталитаризм стремится не к деспотическому господству над людьми, а к установлению такой системы, в которой люди совершенно не нужны»[227]. Ханна Арендт уловила одну чрезвычайно важную особенность тоталитаризма – отрицание ценности человеческой личности, – однако ее мысль требует уточнения. Советскому тоталитаризму люди как раз были очень нужны, но лишь как рабская, послушная и обезличенная масса, как расходный материал, используемый в соответствии со сталинским принципом «незаменимых у нас нет», – именно на этом фундаменте и зиждилось его многоэтажное здание. И тем не менее эта могучая и незыблемая конструкция оказалась бессильна сломить французскую крестьянку. Андре Сенторенс провела семнадцать лет в ГУЛАГе, но вышла оттуда победительницей. Она не только проявила чрезвычайно редкое мужество в противостоянии сталинскому Левиафану, но отстояла для себя право называться человеком, а не лагерным номером.

Вернувшись во Францию, она обнародовала свои свидетельства о преступлениях, молчать о которых считала равносильным участию в них. Однако французское общество проявило к ним мало интереса, а время оказалось безжалостно к их автору: сегодня, за исключением близких родственников, уже почти никто не помнит, кто такая Андре Сенторенс, а ее книга является библиографической редкостью. Вряд ли и сама Андре думала, что ее когда-нибудь вспомнят в России, с которой ее связывали двадцать шесть страшных трагических лет.

Надеемся, что публикация книги Андре Сенторенс в России исправит эту историческую несправедливость и вернет из забвения ее имя.

* * *

Несколько слов о переводе воспоминаний Андре Сенторенс.

Работая над переводом книги, я столкнулся с изрядным количеством языковых и фактических неточностей, которые решил оставить в тексте по большей части без изменений, сопроводив их подстрочными примечаниями, составленными при участии сотрудников Музея истории ГУЛАГа.

Главной переводческой задачей было, с одной стороны, как можно точнее передать языковые, политические и бытовые реалии того времени, а с другой – сохранить особенности восприятия автором описываемых событий.

Отдельной трудностью была передача имен собственных и топонимов. Если одни имена и названия автор передает довольно точно, то другие пришлось расшифровывать или же догадываться, как они могут писаться по-русски. Например, одну из своих солагерниц Андре называет Kolmogora – при переводе фамилия была исправлена на Колмогорову. Аналогичным образом фамилия Hausta стала Хаустовой. Некоторые фамилии и топонимы удалось распознать только с помощью интернета или архивных документов. Так, например, улица в Бирюлево, где жила Адрианова, у автора записана как Skignaya. Попытки расшифровать это слово оказались безуспешными, пока в следственном деле Андре Сенторенс я не нашел правильное название – Нижняя улица. Все русские фамилии и топонимы, встречающиеся в книге, переданы в переводе в соответствии с нормами русского языка. Некоторые топографические названия (например, Оперная площадь) оставлены в тексте без изменений для сохранения колорита произведения.