Знаменитый Херсонес и великолепные бухты Ктенуса являлись «поистине землей классической». Воспоминания об античном мире, который сохранил здесь еще свои очертания – в виде остатка колонн, стен и мостовых арок, – вытесняли у путешественников мысли о временах более близких и событиях, для России знаменательных. Грибоедов был первым, кто вспомнил о пребывании под этими стенами славных русских дружин.

Было начало июля, та самая пора, когда киевский князь Владимир начинал осаду Корсуни. Стояла жара, но склоны гор еще не успели поблекнуть, и трава была зелена, особенно у берегов речки Черной, поросшей у инкерманских высот темным густым камышом. Но в местах незатененных были выжженные солнцем пятна, желтевшие среди яркой травы. Море в заливах было особенно синим и тихим.

Грибоедов стоял на высоте меж двумя бухтами – Песочной и Стрелецкой – и воображал на этом же месте стоящего князя Владимира. Отсюда было хорошо видно всё, что происходило в Корсуни и далее на склонах инкерманских холмов. Вблизи на «пологом возвышении к древнему Корсуню» видны были «древние фундаменты, круглые огромные камни и площади. Не здесь ли витийствовали херсонцы, живали на дачах и сюда сходились на совещания?» Было нечто необыкновенно волнующее в том, что он, Александр Сергеевич Грибоедов, видел сейчас те же горы и море, что и русский князь за тысячу лет до него. Им обоим – Грибоедову и князю – были видны за холмами Инкермана «верхи западной Яйлы, очерчивающей горизонт, как по обрезу» и Чатырдаг, который «левее и почти на одной черте с городом особится от всех, как облако». Оглянувшись назад, Грибоедов видел высокие насыпи, на которых стояли византийские здания. Здесь у разбитой стены Корсуни был холм, насыпанный русской дружиной. Заглянув в свои выписки из летописей, Грибоедов прочел повествование Нестора о том, как «Корсуяне подкопаше стену градскую крадяха сыпленную персть и ношаху себе в град, сыплюще посреди града и воины Владимировы присыпаху более».

Судак-Солдайя – русский Сурож на восточном побережье – так же притягивал к себе Грибоедова, как стены древнего Корсуня.

Грибоедов отправился в это паломничество один, отвязавшись от неизменного Александра Грибова, который мешал ему своей болтовней. «Кто хочет посещать прах и камни славных усопших, не должен брать живых с собою. Поспешная и громкая походка, равнодушные лица и пуще всего глупые ежедневные толки спутников часто не давали мне забыться», – писал Грибоедов. Он ожидал сильных впечатлений» от «сольдайских руин» и взошел к ним «мирно и почтительно».