Выйдя за пределы селений, Пушкин поднимался по крутой тропе к развалинам. В то время еще существовали башни, одна из них – восточная – сохранилась полностью. Западная представляла собой руины с нависающим кое-где над провалами стен зубчатым карнизом:

Две башни соединялись высокой полуразрушенной стеной, так что можно было представить себе размеры и рисунок укрепления.

С тыльной, теневой стороны башни и стены были укрыты темно-зелеными каскадами плюща.

В густых зарослях виднелись старые могильные плиты и «столпы гробов, обвитые плющом». Здесь в тенистой роще на северном склоне генуэзской скалы, по-видимому, находилось заброшенное греческое кладбище. Это уединенное тихое место любил посещать Пушкин. Здесь бродил он, разглядывая «стен углы и башни… и надгробия». Тоскуя по Гурзуфу и вспоминая его, Пушкин писал:

Пушкин любил бродить по Гурзуфу, заглядываясь на темные силуэты башен:

Так вот они, исторические «воспоминания», о которых думал Пушкин еще на корабле. Не только древние храмы, Пантикапея, Митридат, но и Средневековье, воины в латах, рыцари, которые, быть может, сражались у этих стен, поминая имена своих меланхолических дам… «Гений» Средневековья, мечтательный «гений», вдохновлявший Батюшкова на развалинах замка в Швеции[90], обитает в этих руинах:

Но вдохновение поэта-историка и здесь не пришло к Пушкину. Генуэзские руины оставались для него лишь частью гурзуфского пейзажа. Они вызывали у него скорее философские размышления, чем образы истории.

Мифологические предания, казалось, «были счастливее воспоминаний исторических». У руин храма Дианы[91], близ Георгиевского монастыря, Пушкина «посетили рифмы». Миф о кровавом алтаре богини, о прекрасной жрице Ифигении и дружбе Ореста и Пилада уже не раз вдохновлял поэтов. Но Пушкина посетили рифмы отнюдь не для того, чтобы вслед за своими предшественниками воссоздать античное сказание. Пушкин воспользовался мифом лишь для политических намеков. Они вели к первому посланию Чаадаева, сыгравшему немалую роль в распространении революционных идей в России.

Животрепещущие темы современности гораздо больше волновали Пушкина, чем тени классического прошлого.

Единственным крымским историческим памятником, который, казалось, вдохновил Пушкина, был Бахчисарайский дворец.

Осмотр дворца не доставил Пушкину особого удовольствия, и он «обошел его с досадою на небрежение, в котором он истлевает, и на полуевропейские переделки некоторых комнат». Однако свое описание современного состояния дворца в эпилоге «Бахчисарайского фонтана» Пушкин считал «подробным и верным».