Военный лидер должен обладать умом, целеустремленностью и стальными нервами. Гитлер полагал, что наделен всеми этими качествами в гораздо большей мере, чем его генералы. Он постоянно, правда, лишь после зимней катастрофы 1941–1942 годов, прогнозировал еще более суровые испытания и утверждал, что в критических ситуациях сможет по-настоящему продемонстрировать свою стойкость и выдержку[194].

Подобные замечания вряд ли могли понравиться военным, но Гитлер часто позволял себе неприкрытые оскорбления офицеров Генерального штаба. Он говорил им, что они не обладают упорством, все время твердят об отступлении, готовы отдать врагу завоеванные территории без всяких причин. Он мог заявить, что трусы из Генерального штаба никогда не осмелились бы развязать войну; что они всегда отговаривали его, всегда утверждали, что немецкая армия слишком слаба. Но ведь прав оказался он! Гитлер привычно перечислял прежние победы и вспоминал возражения Генерального штаба перед началом каждой из тех операций, но, учитывая новую реальность, создавалось жуткое впечатление, совершенно противоположное тому, коего он добивался. Предаваясь воспоминаниям, Гитлер часто терял контроль над собой, его лицо багровело, голос срывался: «Они не просто известные трусы, у них нет ни стыда ни совести! В Академии Генерального штаба учат только лжи и обману! Цайтцлер, эти цифры фальшивые! Вас обманывают на каждом шагу. Поверьте мне, ситуация умышленно искажается. Они хотят вынудить меня отдать приказ к отступлению!»

Гитлер неизменно приказывал любой ценой удерживать самые невыгодные позиции, и с тем же постоянством советские войска занимали их если не через несколько дней, то через несколько недель. Гитлер снова впадал в ярость, изливал на офицеров новые потоки оскорблений и выражал недовольство немецкими солдатами: «В Первую мировую войну солдаты были гораздо выносливее. Вспомните, как они сражались под Верденом и на Сомме! А сегодня они готовы бежать при малейшей опасности».

Многие офицеры, пережившие подобный разнос, впоследствии присоединились к заговору 20 июля 1944 года. Особое чутье Гитлера, позволявшее ему приспосабливаться к любому окружению, изменило ему. Теперь он вел себя как одержимый, совершенно не думая о последствиях. Его речь превратилась в бурный поток слов — так узник, спеша выговориться, выдает обвинителю опасные секреты.

Желая оставить последующим поколениям доказательства правильности своих приказов, еще весной 1942 года Гитлер затребовал в Ставку квалифицированных стенографистов из рейхстага. С тех пор на всех оперативных совещаниях они сидели за отдельным столом и записывали каждое слово.