Из всех индустриально развитых стран главную роль мы отводили Франции, правда, до весны 1943 года практически не использовали ее промышленный потенциал. Принудительная трудовая мобилизация, проводимая Заукелем, приносила больше вреда, чем пользы: рекрутированные французские рабочие бежали с предприятий, хотя лишь на немногих из них производилась продукция для наших военных нужд. В мае 1943 года я впервые высказал Заукелю свои возражения по этому поводу, а в июле на совещании в Париже предложил оградить от рекрутчины хотя бы те французские заводы, которые работали на нашу систему[198]. Я и мои сотрудники хотели наладить массовый выпуск одежды, обуви, тканей и мебели для немецкого населения не только во Франции, но и в Бельгии и в Голландии и таким образом высвободить мощности аналогичных немецких предприятий для производства вооружений. В начале сентября, как только я встал во главе всей немецкой индустрии, я пригласил в Берлин французского министра промышленности. Министр Бишелон, профессор Сорбонны, слыл человеком талантливым и энергичным.

Не сразу мне удалось убедить министерство иностранных дел принять Бишелона как государственного гостя. Пришлось даже обратиться к Гитлеру и объяснить, что невозможно принимать такого человека, как Бишелон, «с черного хода». В конце концов министра промышленности Франции разместили в берлинской правительственной резиденции для официальных гостей государства.

За пять дней до приезда Бишелона я разъяснил Гитлеру принципы создания комиссии планирования производства, а именно: Франция и другие европейские страны будут равноправными партнерами, разумеется, при условии сохранения решающего голоса за Германией[199]. 17 сентября 1943 года я встретился с Бишелоном, и очень скоро между нами возникли дружеские отношения. Мы оба были молоды, уверены в будущем и пообещали друг другу по возможности избегать ошибок, допущенных находящимися у власти представителями поколения Первой мировой войны. Я даже собирался убедить Гитлера отказаться от его замысла расчленения Франции, тем более что в экономически интегрированной Европе абсолютно не важно, где проходят границы. И некоторое время мы с Бишелоном свято верили в свои утопические идеи, что еще раз доказывает, насколько далеки мы были от реальностей окружавшего нас мира.

В последний день переговоров Бишелон попросил меня поговорить с ним наедине. Он сразу же сообщил, что по наущению Заукеля премьер-министр Лаваль запретил ему говорить о депортации французских рабочих в Германию, и, тем не менее, он попросил меня обсудить эту проблему[200]. Я, естественно, согласился. Бишелон изложил суть своих тревог, и в конце я спросил, поможет ли ему документ, защищающий рабочих французских промышленных предприятий от депортации в Германию. «Если это возможно, то все мои проблемы, включая реализацию согласованной нами программы, будут решены, — с облегчением сказал Бишелон. — Однако должен честно вас предупредить: депортация французских рабочих в Германию практически прекратится».