Фромм хотел первым делом позвонить Гитлеру. Я тщетно просил его сначала поехать в мое министерство. Он настаивал на встрече с Геббельсом, хотя не хуже меня знал, что министр пропаганды его терпеть не может и не доверяет ему.

В резиденцию Геббельса уже привезли арестованного генерала Хаазе, военного коменданта Берлина. В моем присутствии Фромм кратко изложил недавние события и попросил Геббельса соединить его с Гитлером. Однако Геббельс приказал Фромму выйти из кабинета и только после этого позвонил Гитлеру. Я не был свидетелем их почти двадцатиминутного разговора, поскольку меня тоже попросили удалиться. Закончив разговор, Геббельс вызвал часового и поставил его у дверей помещения, где находился Фромм.

Только ночью в особняке Геббельса появился Гиммлер, которого до тех пор никто не мог найти, и, не дожидаясь расспросов, стал подробно объяснять причины своего отсутствия[271]. В связи с этим он говорил, что существует проверенное правило борьбы с восстаниями: необходимо держаться подальше от центра событий и хладнокровно проводить необходимые контрмеры.

Геббельс как будто удовлетворился этим объяснением. Он пребывал в прекрасном расположении духа и подробно рассказал Гиммлеру о происшедшем, не преминув подчеркнуть, что единолично справился с мятежом. «Какие идиоты! Какое ребячество! Я бы на их месте действовал иначе. Почему они не захватили радиостанцию и не обратились к нации со своими лживыми призывами? Подумать только, они поставили часовых у моей двери, но не помешали мне связаться с фюрером и мобилизовать все ресурсы! Они даже не отключили мой телефон! Быть в выигрышном положении и так напортачить! Жалкие дилетанты!.. Они слишком полагались на традиционное повиновение и считали само собой разумеющимся, что офицеры и солдаты будут беспрекословно выполнять их приказы. Это и обрекло их на поражение. Они забыли, что за последние годы национал-социалистическое государство научило немцев разбираться в политике. В наши дни просто невозможно заставить людей автоматически исполнять приказы кучки генералов. — Геббельс вдруг резко оборвал самовосхваления и обратился ко мне: — Дорогой герр Шпеер, я должен кое-что обсудить с рейхсфюрером наедине. Доброй ночи».

На следующий день, 21 июля, всех влиятельных министров пригласили в Ставку для поздравлений фюрера. К моему приглашению прилагалась просьба привезти двух моих главных помощников Дорша и Заура — необычная просьба, особенно если учесть, что все остальные министры прибыли без заместителей. На церемонии Гитлер приветствовал моих подчиненных с демонстративной сердечностью, а меня удостоил лишь небрежным рукопожатием. Свита Гитлера также вела себя с необъяснимой сдержанностью. Как только я вошел, разговор прервался, присутствующие либо отвернулись, либо покинули помещение, а Шауб, адъютант Гитлера, многозначительно сказал мне: «Теперь-то мы знаем, кто стоял за покушением на фюрера» — и так поспешно удалился, что я не успел ни о чем расспросить. Заура и Дорша пригласили на вечернее чаепитие в узком кругу. Я же подобного приглашения не получил. Все было очень странно, и я встревожился.