Как ни странно, нарушив привычку никогда не хвалить своих помощников, Гитлер отметил мои достижения. То ли он знал о враждебности гауляйтеров, то ли ему подсказала интуиция, но для дальнейшей плодотворной работы я действительно нуждался в поощрении фюрера, и он продемонстрировал партийцам, что его отношение ко мне после 20 июля не изменилось.

Я воспользовался укреплением своих позиций, чтобы помочь знакомым и сотрудникам, подвергшимся после 20 июля преследованиям[275]. Заур же, наоборот, донес на двух офицеров управления артиллерийско-технического снабжения сухопутных войск — генерала Шнайдера и полковника Фихтнера, которых тут же арестовали по личному распоряжению Гитлера. Что касается Шнайдера, Заур просто процитировал его замечание о технической некомпетентности Гитлера. Фихтнеру вменили в вину лишь то, что он недостаточно ревностно поддержал разработку новых моделей танков, которые Гитлер хотел получить еще в начале войны. Теперь это трактовалось как умышленный саботаж. Правда, сам Гитлер проявил уступчивость, и, когда я замолвил словечко за обоих офицеров, он согласился освободить их, но при условии, что они больше не будут служить в управлении артиллерийско-технического снабжения сухопутных войск.

18 августа в Ставке Гитлер при мне продемонстрировал недоверие к офицерскому корпусу. Тремя днями ранее фельдмаршал Клюге, главнокомандующий Западным фронтом, отправился в 7-ю армию, и с тех пор его нигде не могли найти. Когда сообщили, что фельдмаршал в сопровождении одного лишь адъютанта, имевшего при себе радиопередатчик, приблизился к линии фронта, Гитлер заподозрил, что Клюге выехал в условленное место для ведения переговоров с западными союзниками о капитуляции германской армии на Западе. Поскольку переговоры не состоялись, Гитлер предположил, что лишь авианалет помешал фельдмаршалу осуществить вероломный план. Фельдмаршала Клюге освободили от командования и приказали явиться в Ставку. В следующем донесении сообщалось, что по дороге Клюге скончался от сердечного приступа. Знаменитая интуиция не позволила Гитлеру поверить в сердечный приступ, и он приказал гестапо тщательно обследовать труп. И действительно, выяснилось, что Клюге принял яд. Гитлер полностью убедился в причастности Клюге к заговору, несмотря на то что в предсмертном письме фельдмаршал уверял фюрера в своей вечной преданности.

В бункере Гитлера я заметил на большом столе для оперативных карт донесения Кальтенбруннера. Один из моих приятелей-адъютантов давал мне их читать две ночи подряд, поскольку я понимал, что грозящая мне опасность все еще не миновала. Многое из того, что я говорил до 20 июля, прежде сошло бы за объективную критику, но теперь вполне могло быть вменено мне в вину. Хотя никто из арестованных не говорил ничего, что могло бы меня скомпрометировать, заговорщики явно приняли на вооружение мое любимое выражение: я называл подхалимов из ближайшего окружения Гитлера, любимым занятием которых было поддакивать шефу, «китайскими болванчиками».