Люшен удалился, молча оставив свои листочки. Я в смятении мерил шагами кабинет. Гитлер давно изложил то, что я пытался четко сформулировать в последние месяцы. Напрашивался единственный вывод: Гитлер — по критериям собственной политической программы — умышленно предает свой народ, который принес колоссальные жертвы во имя его дела и которому он обязан всем, и уж точно большим, чем я сам обязан фюреру.

В ту ночь я принял решение уничтожить Гитлера. Правда, мои приготовления не зашли слишком далеко и в чем-то были смехотворными, но в то же время характеризовали суть режима и его служителей. Я и сейчас содрогаюсь при мысли о том, до чего нацизм довел меня — меня, который когда-то желал лишь одного: быть личным архитектором Гитлера. Даже в самые последние дни я иногда сидел напротив него за обеденным столом, от случая к случаю мы перебирали наши старые архитектурные проекты… и все это время я думал, где бы раздобыть отравляющий газ для умерщвления человека, который, несмотря на наши серьезные разногласия, все еще симпатизировал мне и относился ко мне терпимее, чем к кому бы то ни было. Многие годы я прожил среди его ближайших соратников, совершенно не ценивших чужую жизнь, но считал, что их дела меня не касаются, а тут вдруг осознал, что не избежал их тлетворного влияния. Я не просто запутался в сетях обманов, интриг, низостей и убийств, я сам стал частью их искаженного мира. Двенадцать лет я беспечно жил среди убийц, и только в последний момент существования обреченного режима сам Гитлер дал мне моральный толчок к покушению на него же.

На Нюрнбергском процессе Геринг высмеивал меня, называл вторым Брутом. Некоторые обвиняемые упрекали: «Вы нарушили присягу на верность фюреру». Пустые слова! Присяга просто избавляла их от необходимости думать и действовать самостоятельно. И именно Гитлер лишил их аргумент всякого смысла, но понял я это лишь в феврале 1945 года.

Прогуливаясь по садам рейхсканцелярии, я заметил вентиляционную шахту бункера Гитлера. На уровне земли она была прикрыта тонкой решеткой и замаскирована мелким кустарником. Поступавший в бункер воздух очищался фильтром, но ни один фильтр не мог защитить от газа табун.

У меня давно сложились дружеские отношения с ответственным за производство боеприпасов Дитером Шталем. Гестапо предъявило ему обвинение в пораженческих настроениях, за что грозила суровая кара, и Шталь обратился ко мне за помощью. Близкое знакомство с гауляйтером Бранденбурга Штюрцем позволило мне выручить Шталя, и обвинения против него были сняты.