Наконец, надо назвать ещё одного вольноопределившегося добровольца. Это был Борис Исаакович Утин, ещё недавно профессор-юрист Петербургского университета, покинувший учебное заведение вместе с несколькими профессорами в знак протеста в связи с расправами над участниками студенческих волнений в 1861 году. Это был тридцатилетний красавец-интеллектуал, в натуре которого нашли согласие жизнерадостный авантюризм, прагматизм, пунктуальность и верность обязательствам чести не только на научном поприще (его магистерская диссертация в Дерптском (Юрьевском) университете называлась «Об оскорблении чести в соответствии с российским законодательством, начиная с XVIII века»). Ещё в молодости Утин арестовывался по делу – да-да, вы догадались! – петрашевцев; поэтесса Каролина Павлова, влюбившись в него, тогда студента, написала цикл стихотворений, среди которых и знаменитое «Когда один среди степи сирийской…».

Ушедший из профессуры Утин опасался высылки из Петербурга и, стремясь перестраховаться, предложил Салтыкову стать материальным соучредителем журнала (то есть внести наряду с ним, Унковским и Алексеем Головачёвым сумму в пять тысяч рублей). Одновременно Утин попросил место редактора политического обозрения.

Салтыков на всё предложенное не только с радостью отозвался, но и нагрузил Бориса Исаковича (он обращался к нему в письмах так) дополнительными обязанностями: «Пребывание Ваше в Петербурге не может иметь никакого влияния на тот отдел, который Вы берёте в своё распоряжение, тем более что все мы в этом случае вполне Вам доверяем. Было бы желательно также, чтобы Вы приняли на себя критический обзор русских и иностранных сочинений, а также журнальных статей по тем отраслям наук, которые Вы найдёте более для себя близкими, а также чтение присылаемых в журнал статей по тем же предметам». Помимо этого, он просил Утина справиться в Министерстве народного просвещения о судьбе их прошения о разрешении журнала, посланного, как было положено, через Московский цензурный комитет. И Утин всё порученное ему незамедлительно выполнил.

Журнал решили назвать «Русская правда». С. А. Макашин без каких-либо обоснований высказывает соображение, что тем самым Салтыков и его соратники хотели повторить «наименование одного из программных документов декабризма, “Русской Правды” Пестеля». Правда, сопровождает эту лихую гипотезу коротким примечанием: «Не исключено, впрочем, что, называя так свой журнал, Салтыков рассчитывал вместе с тем и на определённые ассоциации с “Русской Правдой” древней Руси (сборник норм древнерусского права)».