– Батюшка и я коллеги, – пошутил Боткин, – только я врачую тело, а он душу…

Никаких недоразумений, которых боялся отец, инцидент не возбудил», но, печально заключает сын, вскоре писатель умер.

Я вспомнил эту историю не только потому, что она очень редко воспроизводится в воспоминаниях о Салтыкове, очевидно, как портящая его стандартный революционно-демократический образ. Но, справедливости ради сказать, что она не представляет Михаила Евграфовича и глубоко верующим православным христианином.

Главное – в другом. В Салтыкове не было не только богоборчества, он находил для метафизических, субстанциональных сосредоточений очень заметные, концентрирующие места в своём творчестве.

Только при первом взгляде на порядок расположения сказок в составленном им прижизненном сборнике он кажется условным. Следом становится понятно: совершенно естественным образом Салтыков движется от событий своей современности, от популярных тогда научных и политических теорий уже не к фольклорным, поэтическим, а метафизическим началам народной жизни, определяющим его мораль и нравственность, его духовную культуры. Поэтому в завершение книги, названной автором «Сказки», поставлены, по сути, пасхальный рассказ, сказка о правдоискателе-вороне, олицетворяющем вечность, древнейшую, ещё языческую стихию в человеке, и рождественская сказка. Без какого-либо дутого пафоса, но очень определённо Салтыков обозначил главную опору художественного мира своих непростых сказок – изначальную устремлённость человека к правде и справедливости, укреплённую именно религиозными и никакими иными началами.

Наконец, великая «Пошехонская старина», только после завершения которой Салтыков отошёл в вечность, начинается рассказом о гнезде, что связано с важнейшим для славян космогоническим образом яйца, а заключается кратким, но очень выразительным описанием Масленицы:

«Блины, блины и блины! Блины гречневые, пшеничные (красные), блины с яйцами, с снетками, с луком…»

То, что блины являются основной едой на Масленицу, хорошо известно. Общеизвестна и связь символики блинов «со смертью и с небом как с иным миром», со свадебными обрядами, а главное, в самой форме блина и его использовании на Масленицу отражён солярный культ – блин как знак оживающего солнца[46]. Вольно или невольно, у Салтыкова эти масленичные блины символизируют годовой круговорот в мире, некую замкнутость жизненного цикла – впрочем, естественную, предопределённую не социальными причинами, а природными, космическими началами…