И что бы там ни писал и как бы ни жаловался на цензуру Михаил Евграфович, чиновники хорошо понимали, с кем имеют дело, и относились достаточно взвешенно не только к нему, но и в целом к публикациям в «Отечественных записках». Например, в «Вечере пятом. Пошехонское “дело”» «Пошехонских рассказов», написанном Салтыковым осенью 1883 года, по существу, шла речь о российском обществе, пребывающем в интеллектуальном инфантилизме и неспособном осознать, что политика Александра III, продолжившего реформы с учётом разрушительной деятельности социал-радикалов и злодейского убийства его отца-императора, нацелена на преодоление экстремизма во всех сферах российской жизни, на конкретное участие человека, прежде всего, в экономических и культурных преобразованиях.
Этот здравый критицизм автора был вполне оценён и цензором журнала, отмечавшим: «Очерк этот нельзя назвать благонамеренным, так как в нём наше общественное положение представляется в печальном виде; но, принимая в соображение, что в таком положении он обвиняет не правительство, а само общество и известную часть литературы, и что в таком духе и направлении пишутся Щедриным все статьи, цензор не считает эту настолько вредною, чтобы она требовала ареста декабрьской книжки».
Выразительная история произошла с книгой Салтыкова «Недоконченные беседы (“Между делом”)». Она много значила для него даже психологически – он стал готовить её к печати после закрытия «Отечественных записок», так отвлекаясь от горестных мыслей. Издавал книгу искушённый Стасюлевич, не устававший радоваться, что волею судьбы заполучил такого автора.
Прекрасно зная цензурные правила и то, что книги объёмом, превышающим десять печатных листов, освобождаются от предварительной цензуры, Стасюлевич после печати тиража (3050 экземпляров) предусмотрительно рассыпал её набор. Так книга вышла в свет, хотя и была сопровождена в соответствующих кулуарах следующим заключением председателя Санкт-Петербургского цензурного комитета, мудрого старца Александра Григорьевича Петрова: «Очерки эти изложены с тою же тенденциозностью и пессимизмом, с тем же грубым глумлением над обществом, которыми отличаются все произведения Салтыкова, но, по мнению цензора, которое я вполне разделяю, эти очерки не настолько вредны, чтобы по поводу их задерживать книгу. Я полагаю, что прекращение “Отечественных Записок”, редактором которых был Салтыков, не находилось ни в какой связи с этими очерками. Вследствие сего Комитет не видел основания препятствовать выпуску книги в свет».
Эта книга как-то затерялась среди щедринских сочинений, может быть, потому, что она, хотя и составлена из очерков, писавшихся и печатавшихся более десяти лет, всё же личностно-салтыковская. Заглавие её довольно хитроумно: хотя щедриноведение связывает его прежде всего с намёками на закрытие «Отечественных записок» (очерки первоначально печатались в журнале), в номинативах здесь всё же