Режим же Муссолини на его ранней стадии (книга «Новое средневековье» вышла в Берлине в 1924 году) Бердяев охарактеризовал так: «Итальянский фашизм вопреки распространенному мнению тоже был революцией, совершенной молодыми людьми, прошедшими школу войны, полными энергии и жажды преобладания в жизни. Эти молодые люди имеют сходство с советскими молодыми людьми, но энергия их направлена в другое русло и приняла не разрушительный, а созидательный характер. Мы живем в эпоху цезаризма. И значение будут иметь лишь люди типа Муссолини, единственного, быть может, творческого государственного деятеля Европы, который сумел подчинить себе в государственной идее воинствующе-насильнические инстинкты молодежи, дал выход энергии»[477].

Муссолини в те годы восхищались многие европейские политики, в том числе и министр финансов Великобритании Уинстон Черчилль, один из будущих вершителей судеб мира. Побывав в Риме в 1927 году, он делился своими впечатлениями от встречи с итальянским премьером: «Римский гений, олицетворенный в Бенито Муссолини, величайшего законодателя среди живущих, показал всем народам, что можно успешно противостоять наступлению коммунизма. И если бы я был итальянцем, то от начала и до конца поддерживал бы Муссолини. Глупо отрицать, что власть Италии вышла из самой гущи народа, что она правит в живом согласии с подавляющим большинством итальянского населения… Я покорен простотой поведения Муссолини… Он думает… только о благосостоянии итальянского народа… Он превращает свою страну в могущественную и уважаемую во всем мире державу»[478].

Восхищался «дуче» и Мережковский. Муссолини предложил ему контракт на книгу о Данте. В Риме они встретились в Палаццо Венеция и долго беседовали. О том, с каким восторгом Мережковский рассказывал Вяч. Иванову о своих впечатлениях от этой встречи, вспоминала дочь поэта. Она попыталась передать неповторимые особенности живой речи Мережковского: «– Вячеслав, Муссолини – это ма-а-ать! Да, он – ма-а-ать! Вячеслав, он – ма-а-ть! После разговора Муссолини проводил меня до порога, и тут я остановился, обернулся и возгласил: “Duce, io sono un crede-e-ente”[479]. А он на меня пялит свои глазницы и молчит. Он на меня, а я на него. Так и расстались!»[480]

Мережковский и Гиппиус приехали в Италию на полгода. Пригласившее их правительство создало все условия, чтобы писатель мог спокойно работать. В это время Мережковские постоянно бывали у Ивановых в доме на Монте-Тарпео. Под небом Рима встретились три великих обломка русского Серебряного века, живым воплощением которого они были.