К началу февраля, приходя в себя после инфаркта, он постепенно возвратился к занятиям. Поддерживала необходимость завершить то, к чему, не сомневался, предназначен: принести весть о мирах Шаданакара. Но и совершавшееся рядом задевало. В письмах он с жаром обсуждал намерение жены читать с лагерной эстрады Щипачева – «олицетворение самой серой духовно-сытой посредственности», индийские фильмы, которых, увы, не мог видеть. «Зима у нас выдалась очень мягкая, – писал он с иронией. – Даже с оттепелями. Но оттепели посреди зимы, это, как говорится, “для бедных”. Теперь, кстати говоря, они уже в прошлом; мороз хватил с новой силой. Этого и следовало ожидать. Ты читала Эренбурга? Вещь посредственная, напрасно вокруг нее ломалось столько копьев. Но за одно ему честь и хвала: в его положении разглядеть в реальной жизни, а тем более – изобразить такие явления, как этот чудесный художник-пейзажист, верный самому себе и мужественно несущий крест своего творчества. О существовании таких феноменов огромное большинство и не подозревает.

А у меня полоса невезения. Не одно, так другое. Сейчас лежу с прострелом, пишу в самой нелепой позе, поэтому и каракули такие.

<…> За меня не беспокойся, все кончится хорошо, в этом я уверен. Но “хорошо кончится” – это не значит, что не будет больше никаких потрясений. Если бы планетарный космос не представлял собой систему разнозначных, разномерных миров, от Мировой Сальваттеры до люциферического антикосмоса, и если бы путь монады не пронизывал их все выше и выше, до ступени демиургов галактик и еще выше, до самого Солнца Мира – тогда бы могло быть место отчаянью. Мною пережито в этом направлении за последние годы нечто огромное. И что составляет мою особенную радость, так это то, что я нашел для некоторых тем этого порядка форму выражения. Странную, ни с чем не схожую, но, кажется, бьющую в цель без промаха. Когда кончится бесплодный год, начавшийся прошлой весной, займусь окончательной обработкой»⁵⁶⁷.

Родители жены, слыша об амнистиях, о выходивших на свободу, продолжали отправлять заявления куда только можно, обивали доступные пороги. На активные действия они подвигали и зятя, после письма Маленкову в феврале обратившегося к Хрущеву. Жена писала ему о «деле»: «Оно пересматривается, очевидно, целиком, т. е. тебя касается так же, как меня. Если твои возможности писать официальные бумаги не ограничены, то учти следующее: наше дело пересматривает Главная военная прокуратура, главный военный прокурор генерал-майор Тарасов, очень большой смысл имеет писать в ЦК, там “нами” ведают: секретарь ЦК КПСС Суслов и в административном отделе ЦК – Дедов. Я сегодня написала маленькие заявления двум первым, на днях напишу третьему. Мало понимаю, почему ты писал именно Хрущеву, но и это неплохо»⁵⁶⁸. Особенно бодро был настроен тесть. Но Андреев в настоящую «оттепель» не верил и спрашивал: «Основаны ли оптимистические выводы А<лександра> П<етровича> на наблюдениях и соображениях общего порядка или же на последних сведениях?» И сообщал: «Никакого ответа на мои заявления, посл<анные> в центр, я до сих пор не получил, даже не дано уведомления о судьбе самого заявления. А ведь прошло уже 4 месяца»⁵⁶⁹.