Имена героев «Странников ночи» давно стали для них шифром, непонятным для цензорских глаз. Себя Андреев в письмах называл Олегом – так звали одного из братьев Горбовых, поэта, в роковом романе.
В конце года в Дубровлаг перевели однокамерника Андреева – Николая Садовника. «Нельзя не уважать глубоко человека героического склада, абсолютной честности и к тому же обладающего удивительно нежной душой, обнаружения которой тем более трогательны, что обычно на виду – мужественная, грубоватая сила, кажущаяся совсем примитивной»600, – восхищенно писал о нем Андреев. С собой Садовник увез тетрадь стихов Даниила Андреева, тщательно, мелкими буковками переписанных. Тетрадка в клетку вместила семь глав «Русских богов». В начале января Садовник смог передать ее по назначению – жене поэта. Она отозвалась сразу: «Ни одного слова, кроме радости. Кажется, больше всего нравится “На перевозе”, потом “Шаданакар”, потом “Нэртис”, потом “Ливень”, но это – просто так, без причин»601.
В наступившем году Андреев занимался трактатом и завершением «Железной мистерии». 2 мая сообщил о ее окончании: «Сегодня кончил курс занятий, начатый еще в 50 г. Не станцевали буги-вуги или джигу только из-за сердца». К письму приложил вступление:
Оно написано «размером, никогда никем не употреблявшимся, читать надо медленно, плавно и широко, – пояснял он. – Размер этот – гипер-пеон»602.
Начатая вместе с «Розой Мира» мистерия изображала события русской метаистории ХХ века. Возрождение мистерии – сакрального жанра – одна из задач его «поэтической реформы». Мистерия, считал он, непременно расцветет в будущем и станет частью культа «Розы Мира». Уроки вагнеровской мистериальной драматургии, символических драм Ибсена, драматических поэм Блока для него подступы к новому жанру. Помнил он мистерию Коваленского – «Неопалимая Купина». И даже «Мистерию-буфф» Маяковского.
Метаисторическое действо, развернутое в двенадцати актах, стало не столько переосмыслением прошлого и настоящего, сколько пророчеством о событиях конца века. Исторические персонажи, чья энергия питается силами тьмы, в мистерии стали гротескно-символическими образами, олицетворяя тайную суть событий. А жертвенные герои сил света – праведники, проповедники, как и символический автогерой, поэт-вестник – носители высшей правды.
Необычность «Железной мистерии», мифологически преображающей историю, ее многоголосие требовали изощренной работы воображения. Первыми читателями стали громко восторгавшийся Зея Рахим и жена. Она не скрывала и критики. Автор встречал замечания с вниманием, но стоял на своем: «…не понимаю, за что ты могла ворчать под конец на “Мистерию”. Именно в конце… непостижимо. <…> Я не считаю, что “Мист<ерия>” кончена, вижу кучу недостатков, потребуется порядочное время на их устранение, но эти дефекты – не там»603.