Впоследствии отношения туземцев к многоженству, по всей вероятности, видоизменятся; очень возможно, что если только условия развода чем-либо не осложнятся, то случаи многоженства даже и значительно уменьшатся, но это дело будущего, а потому скажем: qui vivra – vera[459].
Гораздо интереснее и назидательнее прошлое этого явления.
Прежде, во времена ханов, каждый жил под более или менее тяжелым клерикально-правительственным гнетом[460]. Духовенство (книжники и фарисеи ветхозаветной жизни) напоминало правительству о необходимости строгого охранения религии, устоев теократического государства, а обществу оно предлагало наблюдать за своими сочленами, внушать, увещевать, не допускать, а в случае нужды и представлять к начальству. Каждый, занимавший сколько-нибудь солидное общественное положение, конечно, не решался компрометировать себя тем или другим запретным поступком, а при нужде искал такого пути, такого выхода, который давался бы ему самим
Все сказанное, касаясь только обеспеченных в материальном отношении людей, конечно, отнюдь не устраняло ни любовных похождений, ни проституции, так как наравне с легальным многоженством всегда имелись условия для существования и этих последних явлений; тем не менее менторское направление и карательная политика ханских правительств вели прямо к расширению в обществе пределов практики многоженства так же, как и к привитию в нем обычаев вроде
Таким образом, мало-помалу установились отношения к многоженству как к такому учреждению, при посредстве которого половые прихоти и потребности мужчины могут удовлетворятся вполне законным образом и которое в то же самое время может до некоторой степени играть роль вывески общественного положения данного лица.
Оттого и до сих пор, следуя по инерции привычкам и традициям доброго старого времени, каждый почти сарт, не вкусивший еще обычных сладостей многоженства, стремится к последнему в большинстве тех слуаев, когда обладает сколько-нибудь сносным достатком.