Киргиз того времени допускал некоторое влияние шариата на свою жизнь в области одной только религии, к которой он относился довольно безразлично, в большинстве случаев не зная даже тех молитв, из которых состоит обязательный для каждого мусульманина намаз. Во всех остальных случаях своей семейной, общественной и юридической жизни он, невзирая на номинальное принятие ислама, безусловно отрицая шариат, по-прежнему руководствовался адатом, народным из поколения в поколение устно передававшимся обычаем, не имеющим ничего общего с мусульманским кодексом, ибо адат возник в ту отдаленную эпоху, когда тюрко-монголы были еще язычниками.

Такие непорядки с мусульманской точки зрения мозолили глаза сонму сартовских книжников, которые издавна делали попытки просветить киргизов и обратить их в истых мусульман[525]; но попытки эти по большей части имели лишь самый незначительный успех по нижеследующим причинам.

Во-первых, вся сила общественного устройства киргизов заключалась в родовом начале, в принадлежности лица к роду, который, имея силу и обязанность защищать отдельное лицо от внешних и внутренних врагов, имел в то же время и власть ограничивать многие личные права того же лица, почему разного рода внешние воздействия на последнее зачастую оказывались весьма затруднительными. Во-вторых, индифферентный к религии киргиз, отказываясь по большей части слушать мало интересовавшие его россказни сладко– и многоречивого самозваного проповедника-сарта, в значительной мере ненавистного ему по старым бытовым счетам, – этот киргиз был в то же время груб, буен нравом и весьма склонен к кулачной расправе, а потому случалось, что, напившись бузы, он бивал надоедавших ему книжников. В-третьих, киргиз издавна был головорез и разбойник, а потому при царившей тогда политической неурядице всегда легко мог безнаказанно не только ограбить, но даже и убить в глухой, безлюдной степи или в еще более глухих и мрачных горах.

Поэтому такого рода просветительные и миссионерские попытки сартовских книжников в то время по большой части оставались малоуспешными.

Немногочисленными вообще исключениями представлялись лишь те киргизские аулы, зимние стойбища которых находились в непосредственном соседстве с большими сартовскими селениями, причем некоторое, в общем все-таки довольно слабое, воздействие сартовского книжничества несколько усиливалось в случаях установления родства при посредстве браков или каких-либо исключительных, особенно тесных материальных соотношений на почве сопользования землей, совместной пастьбы скота и т. п.